Наше время показывает с очевидностью, что культура ровным счетом ни от чего не спасает. Почему? Потому что она основана на эстетике, на вакханалиях, на плясках и дрыганьях, на эксплуатации похоти и похотей (очес и слуха, уд и лядвий, воображения и захвата территорий), на ублажении праздности Великого Зверя. Культура в ее старинном, древнем, истинном смысле полностью противоположна нашей, ибо она вырастала на основаниях священства, долга и самоограничений, на мистериях и празднестве отдохновения от тяжелого труда, который тем не менее был поэтичен, поскольку был связан с реальным общением: с землей, с природой и с животным миром. Сам ручной труд, будучи формой бессознательной молитвенности (так устроил Господь), являлся колоссальным резервом естественной связи с Центром. Нынешний же человек рядом с этим – абсолютная фитюлька, дым и пар.

       Когда-то много говорили о том, что однажды техника освободит человека от механического труда и все станут художниками и общество расцветет. Дождались и что? Не "креативных" людей почти не осталось. Писатели и особенно писательницы от 12 лет до 82-х буквально заполонили пространство. Я сам в 90-е наблюдал этот внезапный взрыв словесной одаренности, когда из самых глухих мест 20-летние девушки привозили в наше издательство свои романы, написанные бойкой, "набитой" рукой. Причем, пытаясь понять, откуда такая прыть, я вспомнил как-то дочку моего московского племянника, которая с трех лет была на короткой ноге с компьютером, разговаривала с бабушкой совершенно взрослым языком огромного информационного диапазона (законченный технологический человечек), атаковала её каверзными вопросами и непрерывно поучала, поражая ту всезнайством. Беседуя с 20 - 25-летними романистками, я с удивлением обнаружил по крайней мере две вещи. Отсутствие какой-либо гуманитарной фундаментальности (интернетовское "образование") и абсолютную сексуальную раскованность. Полагаю, что Александр Верников (Екатеринбург) был прав в своей гипотезе, что кнопкой, открывающей шлюзы вербальной свободы и, соответственно, одаренности (как ее понимают сегодня, то есть технологически, хайтекски), является раннее раскрытие, как он это называл, "сексуальной чакры". То есть с юного детства современные поколения "избавляются" от тормозящих табу, от чувства стыда ("зажатости"), от смущенности (всего груза и объема метафизичности этого великого Смущения перед необъятностью тайны), вступая в беспорядочные половые контакты при первых признаках реального пола. Это снятие табу, это становящееся почти врожденным бесстыдство снимает тормоза и с воображения, и с языка: "чакра речи" работает безостановочно. Человек становится стопроцентно технологичным ("эффективным"), то есть технически словесно одаренным. Словесность из него льется сама собой. Никаких "мук творчества". Через распахнутую свою "сексуальную чакру" молодая женщина (молодой мужчина) подключается к культурному эгрегору князя мира сего... Вот и весь фокус. История Фауста и Мефистофеля, организованная совсем иным сюжетным ходом.

       Здесь-то и обнаруживается феномен двух культур: культура стыда и культура бесстыдства. Феномен не только двух моралей, в одной из которых этика полностью вычеркнута, но и двух эстетик. Во второй эстетике: бессчетие гениев. Всем мышкам бесплатный сыр.

       А что уж говорить об артистах, певунах, танцорах, фокусниках и экстремалах во всех жанрах? От них земля просто трещит. И что мы видим в реальности буден? Маразм. Один из самых "креативных" преподавателей Санкт-Петербургского университета, изощренный эстет и эстетик, расстреляв любовницу-аспирантку, режет ее на куски и выбрасывает в Мойку. А общество и глазом не моргнуло. "Наполеона" не расстреляли (всегда можно внести поправку в уголовный кодекс), не посадили на электрический стул, он выйдет лет через пяток, он не считается опасным для общества. Что же это значит с культурной точки зрения? Это значит, что культурное пространство наполнено мертвяками, мартышками с заводными часиками внутри.

       Культура – это не производство предметов культурного потребления. Культура ставит перед человеком недосягаемый этический идеал, не благоговеть перед которым он не может. Всё остальное – рыночный балаган, ярмарка растления.

       Когда бы у меня была кафедра, я бы сказал: обходите стороной всезнаек и творческие союзы; бойтесь людей изощренных, бойтесь людей креативных, именно они столкнут Землю с оси, удовлетворяя своё тщеславие. Пытайтесь растить своих детей простыми и самокритичными, непритязательными и кроткими; не поощряйте в них жадность, ибо она многолика и многостремительна. Лишь тогда у Земли возможно будущее.

       Хотя, конечно, таких "мер" совершенно было бы недостаточно. Необходима радикальнейшая революция. Нужна полная отмена современных технологий, прямой их запрет (включая запрет интернета) и возвращение к массовому ручному труду; нужно вернуть людей к естественной молитвенности, вырвав их из лап виртуальностей воображения, из мира картинок и блудливого туризма в мир осязаемостей и земных ароматов, в мир тяжелого, но благословенного "добывания хлеба насущного" (вернуть смысл Исусовой молитве) в поте лица своего.

       А перед культурой поставить фильтры. В ряды "деятелей культуры" попасть должно быть крайне трудно. Ведь когда-то театр у нас действительно был "храмом", а сегодня он балаган, большей частью непристойный. Чиновничьи запреты на ту или иную литературу не так страшны, как абсолютная вседозволенность. Голод культурный прекрасная вещь, достать и прочесть великую книгу должно быть нелегко, должно быть сопряжено с опасностью. Это правильно и замечательно в мире, где правит кесарь и его сподвижники по растлению мира. Когда же кесарь наполняет каждый день бесплатным информационным безграничным (отравленным) бульоном каждое жилое и нежилое помещение, то он тем самым прекращает культуру, вводя то варварство гниющей от переедания и отравления человеческой массы, каждому атому которой внушено, что он "креатор". Культура начинается с почтительного благоговения перед святилищами и с интуитивного понимания каждым своего ничтожества, заключающегося в порабощенности тюремщиком, которым являешься ты сам, трясущийся от любви к своему эго, которое абсолютное ничто без Центра, генерирующего дух. Если культура не работает на этот Центр, тогда она становится центром растления.