К посту "У ладони две стороны"

Нужна ли Россия самой себе?

Позволю себе не согласиться с вами. Без понимания двадцатого века нам не понять самих себя. Он присутствует в нас. Он породил совсем иного человека, яро рванувшегося к разукоренённой жизни, отрекшегося и от рода и от нации и от родного языка и от этики (про мораль молчу, ибо её отменил еще всеобщий любимец и всеобщий учитель Ницше). Новый человек это шарик, парящий по мультипликационной планете, он не имеет никакого отношения не только к России, но и к какой-либо другой стране, ему не важны даже названия. Это голый, чистый функционал, прагматик до последней складочки и нерва. Его невозможно чем-либо уязвить. Это зверек из зоопарка всё того же Фридриха или, если ближе, Грефа (или даже Северинова): "сверхчеловек", то есть злая и подлая комедия на тему сверхчеловека.

       Вы сказали, что "сейчас Россия не интересна самой себе (да и была ли когда?)" Интересно - неинтересно: сама эта оппозиция – свидетельство какого-то нового мышления, не так ли? Интересен ли человек сам себе – вот что важно. Ибо и страна существует внутри него. Разве возможно сравнение стран? Разумеется, невозможно, будет сплошная профанация внутри системы передергиваний. (То, что чисто для француза, то грязь для русского; то, что ярко для русского глаза, то абсолютно незаметно для глаза англичанина, равно и наоборот, ну и т.д.). Поэтому я бы перевел разговор в более серьезное русло: нужна ли Россия сама себе? И здесь сказать "не нужна" – на мой взгляд, было бы неверно в принципе. (Олигархам и порнократам, чиновным жуликам-жучкам и гуманитарно-артистическим пиявкам-самоутвержденцам Россия очень даже нужна; причем именно такая: колониальная: призрачная маска, под которой огромный питательный для них и бесплатный слой-пирог).Что считать Россией? Тут сонм мнений; и не только мнений, но чувствований и глубинного опыта. Ибо есть ведь и не мультипликационные люди, а сложные, объемные, настоящие, не из папье-маше. Есть люди, которые не поддаются стремительным переделкам по лекалам глупцов и "сверхчеловеков". Вероятно, они-то и есть Россия вопреки чудовищным перекручиваниям и потрошениям и выскабливаниям всего русского гумуса, так что на внешнем уровне мы действительно похожи на захваченную страну, превращенную в колонию. Мы насильственно как бы соревнуемся с Европой, не в силах её догнать в лучшем (весьма немногом), но пародируя её в худшем, а собственные достоинства давно "стыдливо" забросив в подвалы и чумные колодцы. Всё это очевидно, однако существует почти не видимая извне жизнь, которая и есть, если хотите, мистическая подоплека или основание собственно бытия. Бытие могут осуществлять немногие люди: не миллиарды и даже не десятки миллионов, однако они-то и делают наиважнейшую и бесценную работу, удерживая в том числе и некие фронты духовной устойчивости. Акосмичным неогуманоидам Россия нужна лишь в качестве трупа, но потаённая Россия едва ли сокрушима, тут количественные подсчеты и наблюдения мало что значат. Поэты и мудрецы знают, что невидимое и неслышимое как раз и составляет подлинность бытия. Вы скажите: но ведь поэты и мудрецы преодолевают текущее время, отменяют само время; глупость и свирепость времени над ними не властно. Да, конечно, они не тратят силы на споры и соревнования с "духом времени".

            <2>

Ведь в мире давно царит тот "массовый человек", о котором еще в 1926 году писал Ортега-и-Гассет, объявивший, что произошло событие космического масштаба: восстание масс. (Ницше, оплевав все религии и идеалы, надеялся, что на это "очищенное" им, на это "пустое место" придет кучка утонченных индивидов-артистов и поразит всех "явлением нового гомоцветка", поразит небывалым ароматом... Однако восстали не аристократы духа, а массы, плебс). Ортега  писал, что «ныне в общественной жизни Европы (а ныне и уже давно: и в нашей. – А.С.) главенствует массовый человек... Он приучен не считаться ни с кем, помимо себя. Какой ни на есть, он доволен собой. И простодушно, без малейшего тщеславия, стремится утвердить и навязать себя – свои взгляды, вожделения, пристрастия, вкусы и всё, что угодно. А почему бы и нет, если  никто и ничто не вынуждает его увидеть собственную второсортность, узость и полную неспособность ни к созиданию, ни даже к сохранению уклада, давшего ему тот жизненный размах, который и позволил самообольщаться? Массовый человек, верный своей природе, не станет считаться ни с чем, помимо себя, пока нужда не заставит. А так как сегодня она не заставляет, он и не считается, полагая себя хозяином жизни. Напротив, человек недюженный, внутренне неповторимый нуждается в чем-то большем и высшем, чем он сам, постоянно сверятся с ним и служит ему по собственной воле. Вспомним, чем отличается избранный от заурядного человека: первый требует от себя много, второй в восторге от себя и не требует ничего! Жизнь тяготит благородных, если не служит чему-то высшему. Поэтому служение для них не гнет. И когда его нет, они томятся и находят новые высоты, еще недоступнее и строже, чтобы ввериться им. Жизнь как испытание – это благородная жизнь. Благородство определяется требовательностью и долгом, а не правами. Noblesse oblige. "Жить как хочется – плебейство, благородны долг и верность" (Гёте)...» Благородство и аскетизм неизбежно взаимосвязаны.

       Извините, что так обильно цитирую, но мне приятно оживлять текст столетней давности, актуальный донельзя. А вот еще: «Массовый человек ощущает себя совершенным... Сегодняшней заурядности, этому новому Адаму и в голову не взбредет усомниться в собственной избыточности. Самосознание у него поистине райское. Природный душевный герметизм лишает его главного условия, необходимого, чтобы ощутить свою неполноценность, – возможность сопоставить себя с другим. Сопоставить означало бы на миг отрешиться от себя и вселиться в ближнего. Но заурядная душа не способна к перевоплощению – для нее, увы, это высший пилотаж...»

       Ортега ощутил вламывание в жизнь того велиарова процесса, которые ныне называется глобализацией. А субъект этого уничтожения всех и всяческих хранительных и гигиенических границ, названный им "массовым человеком", ныне называется "человеком мира". То есть так вот самовозвеличенно назвал себя массовый человек. (Ницше со свойственной ему решительностью несомненно назвал бы его недочеловеком, испытав приступ отвращения).

       В финальной главе своей книги Ортега суммирует: «Суть такова: Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу, не придерживаться никакой. Что бы ни твердила молодежь о "новой морали", не верьте ни единому слову. Утверждаю, что на всем континенте ни у кого из знатоков нового ethos`а  нет и подобия морали. И если кто-то заговорит о "новой" – значит, замыслил новую пакость и ищет контрабандных путей. Так что наивно укорять современного человека в безнравственности. Это не только не заденет его, но даже польстит...»

       Он словно бы видел все эти более поздние эрзацы "новой морали", которую предлагали то Ленин, то Троцкий, то Сталин, то Гитлер, то новейшие либералы, трансвеститы и трансгуманисты. Весьма мудр предпоследний абзац книги, уже чисто философский. «Не стоит облагораживать нынешний кризис, видя в нем борьбу двух моралей или цивилизаций, обреченной и новорожденной. Массовый человек попросту лишен морали, поскольку суть её всегда в подчинении чему-то, сознании служения и долга. (Ортега склонен понимать мораль скорее как этику. - А.С.) Но слово "попросту", пожалуй, не годится. Всё гораздо сложнее. Попросту взять и избавиться от морали невозможно. То, что грамматически обозначено как чистое отсутствие – безнравственность, – в природе не существует. Если вы не расположены подчиняться нравственным устоям, будьте любезны подчиниться иной необходимости и волей-неволей жить наперекор им, а это уже не безнравственность, но противо-нравственность. Не просто отрицание, но антимораль, негатив, полный оттиск морали, сохранивший её форму.

       Как же умудрились уверовать в антиморальность жизни? Несомненно, к этому и вела вся современная культура и цивилизация. Европа пожинает горькие плоды своих духовных шатаний. Она стремительно катится вниз по склону своей культуры, достигшей яркого цветения, но не сумевшей укорениться».

       <3>

Вернемся снова к нашим пенатам и баранам. И зададим вопрос: нужна ли "массовому человеку" Ортеги (а это один типаж по всему Шарику) Россия, абсолютно уникальная страна, почти стопроцентно лишенная патологических европейско-американских клише? (Назовём её архетипом России или внутренней Русью – в данном контексте неважно). Конечно, нет. А нужны ли России эти патологические толпы? Ни в коем случае. С глаз долой, из сердца вон. Я всегда утверждал, что надо стремиться к качеству, что разумеется вызовет падение количества. Но с падением количества естественно менялась бы политика властей. Что может быть отвратительнее "массового человека", "разукорененного" (Симона Вейль), "полого" ( Элиот)? Наглого и беспредельно глупого, ибо хитрого. Пена эта, к счастью, устремлена главным образом туда, вон.

       Современный человек абсолютно патологичен. Достаточно посмотреть, какое искусство он потребляет. Современное искусство на 99 процентов состоит из поэтизации мерзостей воображения и в отвратительном желании растлить всякое чистое сознание. И что значит успех в таких условиях? Не означает ли он что-то неизбежно постыдное? Другими словами, я хочу сказать, что дело даже не в художниках, которые будут гореть в аду (или уже горят), а в том, что не патологический человек не способен воспринимать такое искусство.

       Почему же украинцы захотели в Европу? Почему же условные русские захотели и устремились в Европы и в их колонии? Я отвечу "примитивно" просто: туда устремились самые разукоренённые, самые беспочвенные, они побежали в общество, где этика отменена уже свыше ста лет, где абсолютно царствует массовый человек Ортеги. Родное к родному.

       Как видите, я избежал разговора о том, почему "Россия не интересна сама себе", ибо это слишком сложный вопрос, и я к нему не готов. А может быть я действительно воспринимаю всякие разговоры на тему "интересно - неинтересно" как сугубо дамские, мне сразу представляются персонажи пьес Чехова, где витает вопль "скучно!" Но ведь скуку ХХ век успешно преодолел. Разве кому-то было скучно на бессчетных войнах или в лагерях? Равно и жизнь впроголодь и неспособность защитить своих детей едва ли можно назвать скучной. А кто сыт или обожравшись, тому на помощь приходят бессчетные формы индустрии развлечений.

       Но на мой взгляд, когда человек начинает искать "интересного", то он уже почти труп.

       <4>

У меня есть хорошая знакомая, из юридического сословия, гостеприимная, добрая, всегда готовая помочь ближнему, читающая; русская. Однако обожавшая и обожающая "Диму Быкова", этого, с моей кочки, монстра русофобия, гротескно претенциозного позёра, то есть литературно талантливого, но тем не менее остающегося персонажем из царства "массового человека" Ортеги, адептом "новой морали": родина – предрассудок, Россия – клоака, каждый человек никому ничего не обязан, единственный его "долг" – искать своё приватную выгоду и счастье, ну и т.п. Итак, она любила его книги и идеи. Она разделяет его отвращение к России и его апофеоз Запада. Оно отправила туда свою дочь, а затем свою внучку. Мы с ней никогда не спорили и не спорим, оставаясь искренне уважительными и доброжелательными друг к другу. Иногда я говорю себе: но разве она знала что-то иное кроме изуродованной, вывернутой десять раз наизнанку страны, совсем потерявшую внутренний центр и следовательно гармонию? Ей отвратительная эта грубая, лицемерная, мутно-фальшивая Россия. А для чувствования за всем этим России истинной нужна огромная чистая интуиция. Но разве ее возьмешь напрокат? А с другой стороны, что она знает о Западе кроме сказок, рассказываемых о Западе "массовым человеком" или западными пропагандистами? Ведь мы видим только то, что уже выстроил наш ум.

       Есть мир предметный, а есть сверхпредметный, и где именно держать свой центр – каждый решает сам.

       Как ни странно, эта достойная дама осталась русской (в измерении своих буден и в реальном общении) и одновременно перестала ею быть. Перестала быть русской в исконно-древнем смысле этого слова, утратив связь с "культурным кодом" архаики. Хотя в то же самое время в Европе она ценит именно её архаику, замкнутость и тишину маленьких городов. Да, человеческая трагедия; и гораздо более значительная и значимая, чем меланхолия чеховских милых персонажей, которые всё ждали "интересной жизни", хотя впереди уже маячил Гулаг.