Конечно, "жалеть" было ситуативной реакцией. Толстому, конечно, не пришло бы в голову использовать этот славный глагол после первой мировой бойни, навязанной парням и девчатам "плешивыми богачами" и особенно после бойни номер два, въехавшей в нас всей цивилизационной машиной. Едва ли у Толстого нашлись бы слова и желание как-то комментировать запредельность растленности плешивого племени. Никакая "Война и Мир" невозможна по отношению к двадцатому веку.  Художественная форма усвоения опыта века двадцатого невозможна. Художественность как лирико-философский (познание и самопознание) проект Запада уже началом ХХ века был взорван. Вот почему стало невозможно авторское творчество, невозможен роман, стихотворение, романс или соната. Именно поэтому, именно в этом смысле причины, выдвинутые Мартыновым, слишком изысканно-романтичны, фактически они уравнивают перед "зеркалом Бога" отходы "производства Бухенвальда" с приречной почвой. Художественности  как формы познания и самопознания сегодня нет. Почему? Потому что нельзя улыбаться бандитской гниде и подавать ей руку и сажать её в гостиной толстовского дома в Ясной Поляне. Всё, что сегодня делается под видом художественности, - это из совсем иных палестин. Мир сегодня таков, что не может быть принят ни при каких обстоятельствах. Но из отвержения не сошьешь даже шинельки Башмачкина, а не то что поместья не построишь. Но разве возможно сегодня поместье не в жанре пародии или жуткой гримасы? Всё стало невозможным. Всё кроме инобытия. Вот почему авторское творчество (с претензией на авторство) сегодня несостоятельно и нелепо. Роман (как и стихотворение, как и соната) не может быть построен на описании жизни тел и их схваток Но ведь души и духа в современном человеке нет. Это фундаментальный факт, который ничем не обойдешь. Это факт такого размера и такого значения, что посильнее тысячи взорванных одномоментно ядерных бомб. Но его некому поставить в центр культурного внимания. Нет культуры, нет внимания, нет центра. Кого же можно жалеть? И кому?