Этика не есть оценочная дисциплина, не "критериями вкуса" или измышленными критериями "гуманности", "демократии" и прочей болтологии руководствуется она. В ней нет ничего от аффектаций или иных измышлений человечески-психологических. Этика бытийна, она вырастает из трепетности исходной интуиции, из древнего чувства нашей вневременной процессуальности, вросшести в этот поистине мистериальный, в той же мере растительный, сколь и сверхъестественно-энергийный процесс.

            Кстати, Владимир Бибихин в своих хайдеггеровских лекциях обратил внимание на то, что германский мастер весьма чувствовал бытийно-сущностный характер этики, в том числе опираясь на изначальную греческую этимологию слова. Бибихин приводит цитату: «Если же в согласии с основным значением слова etos название "этика" должно означать, что она осмысливает местопребывание человека, то мысль <имеется в виду в "Бытии и времени">, продумывающая истину бытия в смысле изначальной стихии человека как

эк-зистирующего существа, есть сама по себе уже этика в ее истоке. Мысль эта, вместе с тем <!>, есть также и не только этика, потому что она онтология». "Данте невольно вспоминается <при этом>", ‒ добавляет Бибихин. Данте, который говорил, что в философии верховное занятие ‒ этика, а уже потом ‒ метафизика.

            Это вполне естественно, поскольку Данте бытийно-двумирен, а его произведения ‒ окна в духовное измерение. Данте бытийствовал, а не жил, и красота у него ‒ не красноречие, не декорация и не аккомпанемент, не сценические объекты созерцания, а сокровенное мира, видимое отнюдь не внешним зрением.