Далее робко (точнее сказать ‒ осторожно, неторопко) вошел в стихи Таврова, в их "пролегомены", и это отдельная одиссея. Стихи прекрасные с точки зрения потока улавливания музыки "целого", и однако же в них присутственно как материал и, быть может, даже как метод то самое "всезнайство", с которым я едва ли смогу сладить, поскольку в нем всё мне чудится то кавардак, то "возрожденческого" сорта игры в универсальную филологию, весьма далекие от апофатизма, столь мне с младенчества любезного. Впрочем, еще не вечер. Всего лишь ночь. О, благословенная, как, впрочем, и утро! Вечера культуры никогда мне не нравились. "Ночь средневековья" ‒ выраженьице это еще в отрочестве меня втайне пленяло, и я догадывался, что это на самом деле не ночь, а раннее утро, когда брезжит грань между сном и пробуждением.