Прелесть этих дневников в их удивительной открытости и миру, и культуре, но без цинизма, свойственного "потребителям". Здесь всегда есть глубинный и "беспричинный", внеидеологический нравственный центр. Сам замечая за собой это порой удивляющее его, священнника, качество "всеядности", Шмеман однажды так определил причину своих дневников: «...В этом однако всё. И вот, по-видимому, задача этой тетради, инстинктивная в ней нужда: сохранить в себе всё, не дать себе сузиться до чего-то одного: "декан Св.-Владимирской духовной академии", "литургист" и т.д.» Остаться в таинстве иррационального потока, в священстве изначально-дзэнского (разумеется, это мое определение) самоструенья. Но не только в этом дело. В одной из записей 1975 года: «Странное чувство: столько в мире ‒ "миров"! И каждый имеет и свою правду, и свою ограниченность. Я же знаю, что жить могу, только переходя из одного в другой, зная, что этот переход возможен. При одной мысли остаться в одном из них делается чувство духовной клаустрофобии. Но почти все ‒ выбирают один и только в нем живут, и только его признают и утверждают».