Перечитываю стихи Бродского. "Шикарность" языкового потока. Специфически-уникальное наслаждение, из этого в тебя идущее. Пожалуй, это главное его, захватывающее тебя, свойство ‒ речевой гедонизм, замешанный на "мелочном" и одновременно по-своему наивно-хвастливом (я здесь был) культурном гедонизме. У поэта это единственная драгоценная ниточка, связующая его с реальностью: зыбкой и малодостоверной, ускользающей в Ничто. При исходном жизненном поражении (плоть ‒ поражаема, судьба не дала наилучший шанс, объяснений миру нет и не может быть и т.п.), которое поэтом не скрывается, огромная ставка на гедонизм речевых вибраций как на наблюдательный пункт мира. (Так - в экзистенциальном смысле - пытался, быть может, стоять над Байрон: закомплексованный титан-подросток, не скрывающийся в чаще лесов, а идущий на сакраментальный пьедестал). Конечно, это новое свойство, ярко вошедшее в социумное пространство, вероятно, при Пастернаке, а затем закрепленное солипсическими экстазами Мандельштама. Речевой гедонизм (способность на оный) еще и как доказательство твоей избранности, "вненаходимости" внутри отчаянного прагматизма века, устремленного к уничтожению всех "утонченностей", сжигаемых как книги в романе Бредбери. Речевой и отчасти культурный гедонизм как форма эскапизма: попытка балансировать на грани с метафизичностью, быть этаким фокусником. Однако уличаем он все же алканием славы и всеми признаками спортивной гонки, непрерывным "отсматриванием материала" на предмет убегания от его догоняющих, совершенствования "правил безупречного вкуса" и т.п. Басё жил иначе. Извне его поэзия была банальной, исполненной трансценденции она была на уровне его собственного вневременного, неуловимо-невидимого вещества-существа.