Но разве эта немота ничем не клокочет? Она насыщена пустотным целомудрием. Улыбкой дурочкá. Уединенным конным двором. Захолустьем. Домиками, которых хватает лишь на два поколения, не больше. Забвенным пафосом возврата, а не прогресса как покорения всего и вся, как познания всего и вся, как усмотрения всего и вся. Ничто ‒ вот что возвратно в нас. Вещи, которые мы перманентно предаем, не простят нам этого. Наш взгляд скользит и соскальзывает. Мы хватаемся за все и вся, словно жертва, сползающая со скользкого крутого склона, ведущего в очевидную бездну.