Две истории из жизни Рильке, о которых я никогда не упоминал. Шел уже второй, а может быть даже третий месяц общения Рильке с пианисткой  и просто красивой молодой женщиной Магдой фон Гаттингберг. Во время одной из прогулок по укромным местам громадного парка поэт рассказал ей одну из незаписанных миниатюрных "историй о Боге".  Рильке:  «…Как часто я наблюдал на природе за каким-нибудь маленьким жуком, который намеревается что-то сделать, но ему это вновь и вновь не удается, хотя он пытается снова и снова. Как легко мог бы Бог помочь ему взобраться на этот стебелек, ведь это же вовсе не то, чего бы Бог не хотел, однако он знает, что, если он поможет жуку, тот перепугается, признает себя побежденным и будет думать: странное чувство у меня на душе – словно бы я вовсе уже больше не жук… Поэтому Бог остерегается и держится вдалеке от маленького зверя. Однако у меня есть подозрение, что маленький зверь, столь часто вновь и вновь начинающий свое восхождение, ничего не знает о своих последних разочарованиях и поражениях, он всё забывает, он встает каждый раз перед совершенно новым делом в самом бодром настроении, с немалым любопытством: а что же будет на этот раз?..» Вот и нас, каждого из нас так легко вызволить из тенет, но есть причина этого не делать.

       А вот Магда вспоминает о том, как однажды они с Рильке смотрели в театре им. Лессинга модную тогда пьесу Ибсена “Бранд”. «Это был мучительный вечер. После спектакля мы прошлись немного пешком. Рильке выглядел усталым и словно бы потухшим, мы говорили о совершенно бессмысленных конвульсиях разрушительного девиза “всё или ничего” в “Бранде”, ведущего к внутреннему и внешнему распаду. Рильке назвал это “отсутствием кротости” перед высшим законом судьбы, сплошной тенденциозностью, полным непониманием божественно непредсказуемой логики жизни, той жизни, которая даже и в уничтожении созидает. «Видишь ли, ‒ говорил он, ‒ у Ибсена было немалое остроумие, дар наблюдательности, интеллигентность, всё, что хочешь, даже своеобразное благоговение перед жизнью, однако ему недоставало величайшего: ему не хватало сердца, оно было у него недостаточно зрело, в нем было недостаточно доброты, чтобы принимать и терпеть; оно искало совета у ледяного рассудка – вот и возникла тенденция, позиция и ожесточенное фехтование всеми этими “суждениями и мнениями”. Впрочем, довольно!» – Пустое такси двигалось вверх по улице, Рильке окликнул шофера, мы сели и молча доехали до моего дома. У садовой калитки пожелали друг другу доброй ночи. В свете уличных фонарей я увидела, что его глаза снова стали радостными и спокойными. «Сегодня вечером самым прекрасным было твое серое шелковое платье и черный платок с золотыми звездами, ‒ сказал он, улыбаясь, ‒ вокруг тебя было настоящее звездное небо, а перед такими небесами всякое зло – ничтожно».