Ничто – это, конечно, всепотенциальность, непостижимый айсберг. Новалис писал о «вокальной дали», о вокальности дали. Но и у Рильке: «…бытийствованье – вот в чем Бога пенье». Бог – даль или близь? Даль поет бытием. Но и близь – на самом деле даль, только еще не распознанная. В нас дует ветер: «То дует в нас Ничто с божественных высот» (Сонеты к Орфею). Дует подкладка бытия, то есть само бытие. Можем ли мы через этот ветер войти в него? «Это – течет…» Войти в поток и посредством потока войти в это.
В основе музыки – голос, пенье. Но в основе этого пенья – пенье Бога, то есть бытие. Но это бытие надуваемо из Ничто. И даже любовь, понимаемая как влечение к красоте, здесь бессильна и тщетна.
Та или иная степень «истины» открывается в зависимости от качества миропереживания. Но «бытие в истине» есть, собственно, тавтология. Переход в качество бытийности есть некий трансцендентальный прыжок, подобный глубокому сатори.
Человек вновь и вновь пытается вернуться в бытие, из которого некогда выпал как птенчик из гнезда. Потому-то – тема двух родин. Первая родина – бытийство, непрерывно сакральный статус-аромат, достигаемый внеидеологически и внесимволически.
|