Глава из книги Н.Болдырева «Жертвоприношение Андрея Тарковского» (М., Вагриус, 2004) Одиночество
«Ценнее человека, в одиночестве живущего, в мире нет ничего».
Чжуан-цзы
«Если кто-то удовлетворится поэзией, если он не тоскует по тому, чтобы пойти дальше, он с полным правом может вообразить себе, что наступит такой день, когда всем станет известно его царство… Но если хочешь, можешь пойти дальше. Мир, тень Бога, собственное существо могут показаться поэту в свете руин. И тогда-то в самом конце пути начинают маячить неизвестность и невозможность. Но ты чувствуешь себя таким одиноким, что одиночество будет тебе второй смертью».
Жорж Батай
1
Изо всех щелей в «Мартирологе» лезет, выползает отчаяние и разочарование во всех прежних формах жизни. Так и сочится это – «нет! нет! нет!» «Не хочу, не могу, не подлинное, не настоящее, не то, не то…» Отвержение, протест, восстание.
Это отвержение старого опыта идет по многим направлениям и фактически охватывает всю сферу жизни. Мотивировки многоразличны, но все они ведут к какому-то одному корню.
Тут возможны сонмы перечислений. Ведь понятно же, что сами по себе искания в искусстве его волновали мало. Метод, который он создал, уже сам по себе есть восстание, протест, бунт. Восстание против плебейской сути кинематографа с его культом материальной силы. За два года до смерти поэту Ю. Кублановскому: «… Я вообще отрицаю свою однозначную связь именно с кинематографией, и в этом-то вся драма… Я скорее связываю себя с литературой, поэзией, с культурой XIX столетия и религиозной философией начала ХХ века…»
Но и из этого он выпрыгивал, бежал в Восток. Будучи безработным после «ареста» «Рублева» проводил дома время, облаченный в японское кимоно. Внешняя деталь? Не думаю. Это кимоно аукнется в «Жертвоприношении»: сжегший свой дом Александр бегает от санитаров, облаченный в японское кимоно.
Все ритмы последнего российского десятилетия – восстание против того «отвердения мира» (Генон), в котором реализовано благоговение перед металлическим в ущерб возлюбленному Тарковским растительному началу. Человек Тарковского – «магический человек» во плоти, тоска по такому человеку.
И потому – ностальгическое желание бегства, бегства – изо всех пор, пор души и тела. Ощущение бессмыслицы всего этого мелочного сутяжничества с социумом. Жажда новых путей. Все фильмы, которые снимал и снял на Западе и все, которые замышлял, - о бегстве. Андрей Горчаков, со своей интимнейшей для Тарковского фамилией, бежит в ту смерть, что подобна нирване, ибо найден этот коридор, этот медитационно-магический, «святой» переход. Прыгает в смерть Доменико, бежит в безумие Александр в «Жертве». В первой сценарной версии герой сбегает из дома с «ведьмой».
«Бегство» – так он назвал фильм о последнем годе жизни Льва Толстого, которого понимал интимнейше. Так понимал, что знал подробнейше, как снимет картину по его «Смерти Ивана Ильича» – а как это вообще можно снять? Кто вообще смог бы это снять? Там же одна сплошная медитация умирания, переходящая в медитацию просветления…
А затем – фильм о бегстве в пустынь святого Антония. Много размышлений об этом в дневнике и записных книжках.
Фильм о Христе. Но о неканоническом, о штайнеровском Христе…
Еще в эпоху съемок «Рублева» откровенничал: «Хочется снимать длинные-длинные, скучные-скучные фильмы – как это прекрасно!..» Эстетическое движение отъединенности от общего. Уже мечта о великой уединенности.
23 июня 1977 в «Мартирологе»: «Как все же мы все неправильно живем. Человек вообще не нуждается в обществе, это общество нуждается в человеке. Общество – всего лишь навязанное нам средство самозащиты в интересах самосохранения. Человек, в отличие от стадных животных, должен жить один, среди природы, животных, растений – в контрасте с ними. С растущей ясностью вижу, что нужно изменить жизнь, ревизовать ее. Мне нужно начать жить по-новому. Что для этого нужно? Для начала – ощутить себя свободным и независимым…»
Осуществить акт действительной внутренней свободы, когда ты начинаешь жить по своим собственным законам.
Любимая книга – «Уолден, или Жизнь в лесу» Генри Торо. Так называемый романтик-трансценденталист. История бегства из общества и двухлетней жизни в избушке, на берегу пруда, описание счастья одиночества.
А. Кончаловский как-то сказал, что Тарковский искал не истину, а самого себя. Как будто истину можно найти где-то вовне, а не в подлинной своей природе. Скачать полную версию.
|