Эстетическая стадия жизни с точки зрения Востока – животная. Ибо животная в нас сущность чувствительна к красоте материального плана вещей.
Это крайне сложно принять и понять нам, европейцам, привыкшим считать эстетику признаком духовной жизни. Здесь нам положен притин. Трах – бумц – бенц.
«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Но забота о красоте ногтей – одна тысячная из всех забот, где 999 долей посвящены свечению просвета.
«Как? – Рафаэль и Шопен – животные?!..»
«Да, - ответит тибетский йог или индийский брахман, - это уровень восхищения своей материальной чувственностью, её иллюзионным богатством, этими переливами огней Майи».
Мне близка Ваша мысль о проверке искусства на "вектор пробуждения". И в этой связи я вспоминаю, как много для Вас значит Тарковский - как пример художника, прошедшего границу.
Для многих его фильмы - как раз и есть сновидение: медленные, туманные, почти гипнотические. Но Вы, насколько понимаю, видите в них не усыпление, а форму тихого разрушения эго, выхода за пределы.
Это различение - кажется мне очень важным. И, возможно, именно в нём пролегает та граница, о которой мы говорили: между эстетикой как самоуглублением и эстетикой как трещиной.
Размышляя над тем, что Вы говорите, я вдруг заметил одну особенность - скорее наблюдение, чем возражение. Все те, кого Вы упоминаете как перешедших границу, - поэты, мыслители, писатели. Те, кто работает со словом.
Интересно, сознательно ли это? Возможно, именно слово даёт возможность обозначить сам переход, сделать его видимым, рассказанным. Быть может, слово - это способ не просто пройти, но и свидетельствовать. В то время как музыка, живопись, архитектура, танец - уходят, не оборачиваясь, молча исчезая за чертой. Они, возможно, тоже переходят - но без слов, без следа, в пустоту, где нельзя передать опыт, не разрушив его.
Мне просто любопытно: Вы не видите подобных переходов у художников, музыкантов, композиторов? Не потому ли, что их движения вглубь невербализуемы, и потому - остаются вне поля Вашего рассмотрения?
Или же - напротив - Вы считаете, что эти искусства, по самой своей природе, остаются по эту сторону границы, в плену форм и ощущений?
Для меня этот вопрос - не полемический, а искренне открытый.
Эта тема очень объемна, и у меня нет сейчас времени о ней говорить. Конечно, мне легче говорить о литературе и поэзии. А о музыке, например, вообще говорить трудно. Тем не менее я бы мог назвать пару музыкантов и пару живописцев, «выпрыгнувших» из эстетической стадии. Такие случаи в истории бывали. Или такое вот вам суждение М.Х.: «Корень всех искусств – поэзия». Ибо все искусства так или иначе вышли из Логоса… Но тема глубокая, с кондачка ее не возьмешь.
Ваш отклик - как многоголосый хорал тех, кто стремился выйти за пределы прекрасного. Имена, которые Вы перечисляете, звучат как звёзды на своде духовной ночи - мерцающие, одинокие, иногда исчезающие в тьме. Я не могу не чувствовать к ним глубокого уважения и притяжения.
Да, эстетика может стать ловушкой. Это утонченное эго, маскирующееся под свет. Путь Рёскина, Пруста, Таврова, Тарковского - это не поклонение форме, а попытка через неё выйти за неё, пройти сквозь красоту, как сквозь витраж, в пространство света. Иногда удаётся. Иногда - нет.
Я далёк от того, чтобы считать искусство пределом духовной жизни. Но мне трудно поверить, что оно - лишь паллиатив. Быть может, эстетика - это язык боли о разлуке с подлинным, а не просто иллюзия. Быть может, она напоминает нам о том, чего мы утратили, и тем самым пробуждает тоску - ту самую, из которой начинается путь внутрь.
Конечно, я не настолько наивен, чтобы думать, будто то искусство, которое производит впечатление на меня, должно производить такое же впечатление на других. Я скорее полагаю, что внутренняя восприимчивость предшествует содержанию. Красота - не послание, а отклик: она говорит только с теми, кто уже готов был услышать.
Я с интересом размышляю над тем, что Вы называете границей. Возможно, сам я стою на ней - и пока ещё не иду ни в одну сторону. И быть может, именно в этом промежуточном состоянии - в состоянии узнавания своей неспособности преодолеть - уже и начинается движение.
Благодарю Вас за этот список имён - и за тишину между ними.
"Язык боли о разлуке с подлинным" - да, это точно вами сказано. И вообще вы слышите верно, и конечно сама эта "проблема" настолько в недогматических просторах, что открывает доступ множеству интуиций и даже приватных опытов.
Видите,в чем дело: наша жизнь – это сновиденье, наша задача – проснуться, т.е. выйти их всех трех фаз сновиденности: проснуться, т.е. выйти в реальность. И соответственно мне важно бдительно отслеживать: вводит в глубины сна, в новые его фазы, в новые накрутки и соблазны сновиденного искусство, которое я потребляю (или тем более которое ((если)) создаю) или помогает проснуться. Это одна из форм проверки.
Неужели дух должен отвергать форму - так, как сердце отказывается от ритма? В моём понимании, даже Майя - танец, а не ошибка. Возможно, есть красота, которая не прельщает, а освобождает. Именно она звучит в позднем Шопене, когда кажется, что ноты рассыпаются в пустоту - и остаётся только дыхание безмолвия.
Всё возможно. Возможно, Майя - танец, а не ошибка. Да и вообще она не ошибка, она реальна и нереальна как и всё, с чем мы можем иметь дело тактильно или ментально. Ведь эти вещи, о которых мы говорим, не могут существовать догматически в единственном режиме как солдаты или "вечная истина". Они существуют внутри каждого из нас и существуют постольку, поскольку мы их переживаем "всерьез", т.е. как говаривали раньше: экзистенциально. Возможно, Шопен где-нибудь сидит среди сонма богов, кто знает. Но мне или вам нужна конкретика пути, и в нем мне нужно что-то ясно и сердечно понимать, и здесь я не могу без отказов, без отречений. Поскольку они искренни. И в этом хронотопе два человек и две судьбы уже не могут арифметически совпадать. Шопен Шопену не равен, равно и Рафаэль. Вам всё кажется. что есть четкий канон абсолютной истины, директивной для всех. А это не так. В этом одна из тайн великой игры.
УважаемыйГиперборей, вновь и вновь вы встаете перед непреодолимой стеной в своем сознании. Вам хочется верить, что и в рамках эстетического существует бесконечная тропа восхождения к вершинам духовного. Эту точку зрения разделяют многие; в это верил Андрей Тавров, фактически в это верит вся интеллигенция в мире, особенно причастная к творчеству. И что тут сказать? Разве путь аналитика искусства Джона Рёскина, мистически влюбленного в красоту европейских форм, не был для него (в его субъективном мифотворчестве) путем духовного восхождения? Был; и как он сопротивлялся всем формам «прогресса», с какой искренностью монаха! И как его опыт повлиял на Марселя Пруста! И ведь был у них «математический мистик» и своего рода монах-в-миру Поль Валери. Был и Клодель, пытавшийся совмещать поэзию и католический образ мыслей. Одна дама прислала мне как-то несколько книг православно-католического архимандрита-диссидента о. Иоанна, живущего в Испании «в изгнании»: эти книги (и в стихах и в эссеистике) переполнены прекраснодушно-восторженным воспеванием искусства и особенно музыки и особенно Моцарта и Бетховена. В этих текстах он славит искусство как выражение высшей истины, доступной человеку. Эту точку зрения разделяет весь западныймир, ведь и нам с вами ее преподнесли еще в школьные годы и далее мы продолжали её усваивать. «Искусство – предел духовного совершенствования человека». Да, есть еще церкви, но туда заходят с магико-практической целью и «на всякий случай». Людей, не разделяющих этот взгляд, оченьмало. К оным принадлежу я. Итак, что тут сказать? А сказать можно то, что сильнейшие среди внимательных людей, внимательных в смысле искреннего вслушивания в голос духа,неотвратимо выходили и выходят за пределы чистой эстетики, видя ее недостаточность и паллиативность, и вступают в пространство самоотречения: отречения от самости-эго. Так было и с некоторыми живописцами, и с поэтами, и с Андреем Тарковским, например. Есть пространство, сопредельное высшим формам эстетики, и вот эту границу переходят в каждом поколении немногие. Но как переходят? По-разному. Сам Хайдеггер называл Гёльдерлина, Тракля и Рильке в качестве существ, поднявшихся в сферы, где они соприкоснулись с богами. Киркегор, например, перешел эту границу.А ведь он был тончайшим эстетиком, страстно любил и понимал искусство. А каким гениальным эстетиком был Толстой! А Пушкин, готовившийся в монахи. А Константин Леонтьев! А крах Блока, начинавшего с верных интуиций, а затем совращенного в декаданс поэзии, поэзии для подиумов и поэтических конкурсов. А «сдвоенный» путь Клюева. А крах Есенина, «отрока полей и чащ», ухнувшего в «прелесть» надрывно-декадансного «очень красивого» и «очень востребованного». Тут есть пространство для раздумий и длявслушивания в самого себя. Таврова, например, эта тема более всего волновала и тревожила.
Тибетский йог, возможно, назвал бы Рафаэля животным. Но, думаю, он всё же задержался бы у Сикстинской Мадонны дольше, чем у меню в столовой монастыря. Значит, даже иллюзия красоты способна удержать внимание того, кто вроде бы отрёкся от всего.
Конечно, в "Сикстинской мадонне" Рафаэль вышел за заданные ему эстетикой века и "художественной школы" "параметры", вышел за свои пределы; эта картина истинное чудо, явление духа. И, возможно, тибетский йог чуть бы приостановился, увидев её: но только на чуть-чуть, ибо он, в принципе, за пределами сансары или же страстно жаждет выйти за её границы. Ведь животное может быть и элегантным, и одухотворенным и тонко чувствующим. "Животное" - не ругательство в контексте трех стадий.
