Психика человека достаточно проста. В ней априори заложены две установки: довольства и (или) недовольства. Доминантна обычно одна из них. Установка довольства исходит из божественной модели мироздания: и сказал Господь: лепота! Это Бог (в нас) задает установку довольства тем, что есть. Установку на недовольство задает Люцифер или сила, ему тождественная по "мировоззренческой сути".

       Установка довольства исходит из принятия священного (сверхъестественного, волшебно-святого) статуса всего естественного, природой данного, исходно-традиционного, "первобытного". Это естественная установка здорового, сильного самосознания, с уже (или почти) преодоленной слепотой эгосамости. Отсюда интуиция или скорее инстинкт благоговения, трепета перед малостью, частностью, деталью, перед "всякой песчинкой", прядкой и самым малым дуновеньем. Лишь установка на довольство позволяет раскрываться всей громаде (по крайней мере в потенции) нашего внимания к сущему. Установка довольства ведет к незримому таинству непрерывного благодарения, протекающего не на уровне рефлексии, но на уровнях, запредельных для слова.      Установка недовольства проникает в психику посредством замутнённости или даже паралича изначальной интуиции, вследствие чего на первый план выползает эгосамость, "созерцающая саму себя" (т.н. нарциссизм). Установка на недовольство  порождена и порождается интеллектуальным и моральным взглядом на естество созданной земли и неба, а также и на всё остальное вокруг человека. Установка недовольства исходит из императива: "а Я вот сейчас Сам разберусь, что хорошо, а что плохо!" С помощью чего? Интуиции, глубиннейших инстинктов? Нет, в помощью ума, цифры, с помощью всего, что в человеке машинного, противо-естественного в прямом смысле этого слова.

       Следственно, либо мы исповедуем довольство, либо недовольство. Либо мы в компании Пушкина и Рильке, Розанова и Тарковского, либо в компании Чаадаева и Белинского, Ницше и мирового нигилизма, Цветаевой и Ульянова, Салтыкова-Щедрина и бомбометателей, убийц царя, в компании созидателей роботов и борцов за уничтожение полов и наций. Рильке и Цветаева уж никак не могли бы сидеть за одним столом, если бы чуть-чуть вышли за пределы пустой вежливой куртуазности, а посмотрели друг на друга в молчании.

       Конечно, две эти установки могут в нас бороться, созидая сложное и трагически-безысходное энергополе, как это случилось с Лермонтовым или как это выплеснулось в "Бесконечном Тупике" Галковского, травмированного соприсутствием в жилах русской и еврейской крови. (Этот частный пример можно прочитать и как социальный диагноз нашему несчастному обществу, травмированному 17-м годом, когда дичайшая борьба недовольства с довольством стала тягчайшей социальной болезнью, принимая порой патологические формы довольства самим перманентным недовольством; садомазохизм).

       В то же время в человеке по мере его умудрения (или поглупения) одна установка может сменяться другой.          

       Разве дело в том, что кто-то пишет красивые стихи? Суть в том, какой именно установке мы подвергаемся. Когда-то прозвучал довольно странный лозунг "С кем вы, мастера культуры"? Действительно, с кем?

       Хотя это только первый самый общий эскиз темы, где много пластов, не столь бросающихся в глаза. Скажем, суть парадоксальности чань именно в этом: в практике тотального, запредельного довольства, а вовсе не в эстетике абсурда. Нищий может быть доволен, банкир и миллиардер – недовольны, количество людей, предлагающих проекты по переделке мира и его частностей геометрически растет, как и количество всё более неблагодарных потребителей.