Являюсь ли я поклонником поэзии Андрея Таврова? Едва ли. Едва ли я могу опьяняться демонстрациями поэтом на множестве страниц своей почти безграничной начитанности и артистически-раскованных, а подчас и изощренных "перекрестных опылений" словно бы с миссией "снятия границ" и глобализации сознания. Ведь я-то люблю укромность. Мне нравятся поэты (в прозе и в стихах), у которых начитанность и научные штудии - это одно, а романы и стихи - другое. Большинство наших поэтов девятнадцатого века были универсально образованы, начитанность того же Толстого, в том числе в мировой философии была невероятная, но в своих текстах он был наивен как первый человек на земле. Поэзия и философия - это исповедание "с чистого листа". Фет переводил Шопенгауэра, толковал с Толстым о параграфах сочинений Канта, но разве его стихи это не лепет "первого человека"?
Тем не менее вопреки невероятному количеству мифов и аллюзий на оные в стихах Таврова они иной раз дают мне ощущение праздничного безумия, плаванья вне всяких правил. В них надо входить изредка, как во внезапную местность, где культура в её изысканных персонажах пытается стать природой.
И все же был вопрос: почему я опубликовал целых две положительных рецензий на его стихи и лишь одну негативную? Первый позитив стал следствием моей работы с собственным восприятием: я, не понимавший долгое время в его стихах ровным счетом ничего, захотел понять, из какого же центра сам Тавров видит воплощаемый им мир-миф. И я наконец нашел эту его фокусную точку, "навел фокус" и увидел живой играющий танец его апперцепций, его личную "игру в бисер", логику его словесно-ритмического экстаза. Однако, достигнув желаемого, "решив ребус", я потерял к нему интерес, а затем и забыл дорогу ко входу, точнее к "ключу". Хотя при желании всегда мог и смогу снова войти. Вторая рецензия была написана из установки глубже понять внутреннюю мотивацию поэта, не вполне осознающего, в каких фарватерах он плывет: в одной части рецензии я указывал, что он пленник "духа времени", в значительной мере духа тлетворного, а во второй – на то, какими путями он неосознанно (?) пытался вырваться из плена чудовищно болтливой современной глоссы.
Мои личные вкусы? Простота.
На ветке сосновой
ворон сидит одиноко.
Поздняя осень.
Как-то в полемическом письме, раздосадованный моей критикой А.М. писал, что Басё был не только нищим странником, но и образованнейшим японцем своего времени, интересовался искусством и поэзией вплоть до технических мелочей, переписывался с поэтами и с поэтическими кружками и т.д. Ну и что? – отвечал я Таврову. – Тем достойнее, что он не тащил своих познаний мира внешнего, своей нагруженности "словесной культурой" в свои стихи. Это-то и говорит за то, что его сознание оставалось чистым зеркалом, вне "пыли мирской".
"Но почему все-таки в вас проснулся интерес к творчеству Таврова?" В связи с его романом "Матрос на мачте"...
"Читали ли вы его книгу об Александре Мене?" Нет, и не пытался. "Почему?" У меня на полке стоит с давних пор несколько книг Меня за псевдонимом Эммануил Светлов (не слабо?) по истории всех религий, изданных в Брюсселе. В этих книгах нет и намека на дуновенье чань. Из этих книг я увидел, что Эм. Светлов не мог быть православным батюшкой в истинном смысле этих слов, что это был "ренессансный" человек, человек личностного вдохновения, экуменической складки, имевший огромную популярность среди московской культур-либеральной публики. Думаю, из общения с ним А.М. извлек немало своих интуиций в отношении "мистического тела" Христа и каббалистических универсалий. Но сам я никогда не любил коктейлей. Кстати, З.Миркина считала книгу об Ал. Мене лучшим текстом у Таврова. Можно добавить, что А.М. имел и вторую опору кроме Меня: Григория Померанца.
Андрей Тавров опрокидывает в своих стихах человека в культуру с головой и с потрохами (что прямиком идет из западной поэтической традиции; русская поэзия в этом смысле абсолютно иначе сориентирована; поворот ей пытались задать Мандельштам и Бродский). Это первое. А второе: смысл и суть дзэн (чань) в прямо противоположном – очистить сознание (до возможного предела) от того мусора, которому культура молится. Хотя разумеется, в культуре есть подкультура: невидимая и неслышимая: в этом-то и фокус внутреннего зрения и внутреннего слуха.
Если я загружу себя культурой до предела, останусь ли я собой? Или иначе: стану ли я собой? Эти вопросы приходят всерьез лишь к немногим. Лишь немногие как Кафка не интересуются общественными следствиями своих культурно-словесных самоисследований. Потому что живут трагедийно-всерьез, а не весело-шутейно как большинство "умников".
Басё в его трехстишии о лягушке, прыгнувшей в старый пруд (последняя строчка: "всплеск в тишине") поворачивает наше сознание в том поистине мистическом направлении, которое абсолютно не поддается выражению. У Басё – предел указания на направление внимания (так же примерно у нас дышал Тютчев). Ибо только это по-настоящему важно, а вовсе не "тайны культуры" и не "красоты прыжков и полетов".
Да, поэт-странник возле старого, заросшего ряской пруда пуст. Он полон и одновременно пуст. Но чем полон? Неведомо. Оно невербализируемо и не пригодно для нужд общения. За эту полноту страннику не заплатят. Но когда он пуст, то становится чувствителен к неназываемому, не могущему быть переданным и проданным. Так сокровенно-священное защищает себя. Сакральным измерением (за которое мы принимаем обычно культовые или шикарно-красивые предметы) невозможно овладеть. Оно всегда чисто.
Я имел ввиду, что А. Мень очевидно не придерживался того, что поэзия должна быть обязательно той, что Вы утверждаете. И в каком-то смысле предвосхищал критику в адрес поэта. Важен лишь путь души поэта к раскрытию себя в жизни. И при этом параллельно поиск читателя с подобным же складом души, ибо нет универсальных рецептов для всех: как остаться собой, прийти к себе и вообще достижению подобных целей. А для этого в ход может идти, в том числе и чудовищная начитанность. Это, на мой взгляд, лишь инструмент, но не загромождающий сознание, а раскрывающий его. Цитата отца Меня от 1984 года к поэме Эль. В книге "Ипподромы" на стр. 80.
p.s. Если Поэт Тавров будет пуст, то к какому именно неназываемому он будет чувствителен? Возможно, неназываемое для него наполняется другим смыслом, нежели это неназываемое, но для иных типов людей.
Батюшки, как славно! Вы защищаете свободу творчества от мракобесия и догматизма! Разумеется, Тавров сливает все знаки и буквы, им встреченные и, как он мне говорил, пережитые им, а не просто прочитанные, в одну свою Букву, которую он искал всю жизнь: так вырастал тот бесподобный поток его длинных стихов и поздних поэм, который одних отталкивал (таких было много, как он сам признавал), а других искренне восхищал как новая форма свободы от догматики и даже от демонического хаоса информации. А теперь о форме вашей ремарки. А.Мень никак не мог "предвосхищать <мою > критику в адрес поэта Таврова" по нескольким причинам: 1) Ваш покорный слуга – один из немногих авторов, написавших при жизни поэта серьезные и позитивные разборы его зрелого творчества. А серьезный разбор – это не набор общих восхвалительных фраз и всхлипываний, а честный рассказ о своем восприятии. 2) Свобода искусства в том и заключается, что не бывает двух одинаковых восприятий одного и того же худ. произведения. Поэт имеет право как на восторг в свой адрес, так и на равнодушие вплоть до отвращения. 3) Нет правильных и неправильных восприятий. И возводить мнение Меня в "божий глас" по меньшей мере глупо. И разумеется, Мень, как опытный эстетик-либерал, был более чем далек от диктаторских замашек в отношении "руководства чтением стихов". 4) Цитата из Меня – комментарий к поэме "Эль", которую я не читал и вообще не знаком с творчеством поэта А.Суздальцева (именно он написал поэму "Эль"). Поэт Тавров родился в 1998 году. 5) Я нигде не утверждал и не мог утверждать, что "поэзия должна быть вот такой и только такой", как вы мне приписываете. Читайте чужой текст внимательнее и перечитывайте, будьте осторожнее в таких заявлениях. Будьте внимательнее к ближнему, не следуйте совету Ницше. И последнее. Как раз это вы пытаетесь навязать мне некую "правильную точку зрения", но таких точек не существует. Все до одной – неправильные. Во-первых, каждый субъект имеет свою и только свою точку обзора сущего. (Если он конечно субъект, а не атом "массового сознания", как говорили в прошлом веке). И выйти за пределы этой своей тюрьмы никто (кроме просветленных) не может. И во-вторых, я исхожу из того, что ни один читатель моего дневника не согласен со мною ни в чем, и как раз на этом держится мой оптимизм, да и сам уверенность письма, ибо менее всего я хотел бы навязывать кому-либо свои ошибочные мнения, поскольку неошибочные мне в этой жизни иметь не полагается.
А вот что писал сам А. Мень за поэзию Таврова: "За пестрым многообразием глав, стилевых приемов, интонаций и размеров стоит одно - нелегкий путь души, пробирающийся к свету через бесконечные коридоры, тропинки и заросли жизни. Над масками страшного хоровода проступают контуры подлинной Голгофы как скрещение всех дорог. <..>. Поэма не предназначена быть легким чтением, она сложна, как сложна жизнь и мысль автора; в ее поток включаются неисчислимые реалии, словно в реку, которая несет в себе все, что успевают захватить ее воды. Но воды эти текут не в "никуда", они уходят в Море, туда, где горизонт земной незаметно сливается с небом."
Ув. гость, не знаю, о какой "поэме" в вашей цитате идет речь, во всяком случае не о "Проекте Данте" вышедшем в 2014 году. (Ал. Мень был убит в 1990-м году). Первый том сбр.соч. Таврова, на который вы ссылаетесь, охватывает тв-во с 60-х гг. по 10-е гг. нынешнего века. Я с ранним творчеством А.Т. не знаком, писал только о двух больших последних его поэмах. Если то, что вы процитировали, принадлежит перу А.Меня, то это явно не лучшие страницы его творчества. И слово "голгофа" в качестве метафорического украшения звучит здесь для моего слуха, мягко говоря, как некорректное смешение стилей. Голгофа одна, и делать это слово рутинной метафорой значит лишать его сокровенного смысла. Что же касается похвал, то в позитивных отзывах на стиховое творчество А.Т. никогда не было недостатка. В некоторых нынешне-посмертных рецензиях-обзорах его называют поэтом с приложением высших эпитетов.
