Андрей Тавров

ПОВОРОТ

Вот человек идет, тебе надо остановиться, чтобы увидеть его
вместе с ангелом, который есть ушедший из времени свет
вместе с деревом, отказавшимся от бегущих ног,
чтоб обрести себя, счесть свои внутренние кольца,
взвесить их разбег, уйти лицом в землю и в крону.
Чтобы увидеть человека, тебе надо остановиться,
как взвешенной в колодце воде,
тебе надо шагнуть на ту сторону Земли,
где снежинки, Брейгель, трамваи по бульвару и госпиталь в Сен-Реми,
и в тишине - ты увидишь.
Скажу начерно, как собака. хрипящая «мама» в цирке –
слишком сильны и грубы мышцы горла и языка
слишком шумная кровь бежит в сосуде для человеков,
даже звезды тише ее...
И в тишине ты увидишь идущего как матрешку,
где мельчайшее отзывается вовне величайшим объемом
который Данте называл Перводвигателем,
и остальные последовательно – от Эмпирея и до Земли –
те внутренние фигуры резные, что возрастая собой – уменьшаются сферами,
ибо самое живое и мельчайшее –
наружу огромно, оно и есть простор с вложенными вселенными.
А последняя, большая и внешняя, размалеванная фигурка,
это и есть ты видимый, явный, наглядный, устремленный к затверженной                                                                                                                        смерти,
запутавшийся в реакциях и формах, не могущий назвать воду ее тихим                                                                                                                           именем,
не могущий спеть в соловье, зажечься в звезде, воскреснуть в гниющем                                                                                                                            бомже.
Ты увидишь его как он есть.

Я говорил бы дальше, я бы показал тебе
любую вещь – корабль в береговом прибое,
птицу у тебя на плече, фабрику, изрыгающую смрад на город,
ночное кафе с посетителем, единственным и сутулым,
желтую утку, прилетевшую из Казахстана –
все это – та сторона Земли,
все это тихие шепоты, бессмертный смех, остановившееся время,
ветер в листьях каштанов, трамвай
и сердце твое вместо солнца.

Любая вещь вывернута - в ту сторону Земли,
любые глаза зажжены не для того, чтобы стать прахом,
или шекспировским жемчугом в глазнице утопленника, 
все ветви мира – для пальцев глубоких твоих, мыслящих бездонным прикосновением,
прикосновением, преодолевшим мысль, как цеппелин в небе,
как прощающий тебя взгляд в спину или в глаза, здесь это – одно.
Гниющий в окопе солдат – вывернут в солнце,
дом престарелых – дом неподвижных звезд
снег и птица уже и сейчас живут среди Начал и Престолов -
вот мир, что вы отрубили, как хвост дога,
как лес мира, как деревья городов.

Мы тянемся стать лучом продолжиться и долететь,
дыша процентами, иномарками, банками, ставками, ипотеками,
поездами с миллионами тусклых экранчиков,
феминистскими разборками, танками и субмаринами.

Мы тянемся стать лучом, продолжиться и долететь.
Нащупать себя культей
увидеть свою спину
выпить сухую воду
Продолжиться и долететь
выворачиваясь в безмерное и с нами идет птица лебедь или воробей.
не сходя с места.
Так пловец на дистанции переворачивается у стенки
и бассейн вместе с ним, и он плывет уже в другом мире,
но в той же воде, закидывая мускулистую руку в кроле
в живой воздух наполненный богами чистых соответствий,
и он здесь и не здесь
и он придет первым но
ему это уже неважно после переворота
только новое тело играет
меж звездами и тихой землей, как конь, как родник.