Поэт обязан не соглашаться с деградацией мира (с той, в частности, что описана Геноном и Эволой). В этом его долг. Древние эпохи жили вовнутрь себя и человека. Если сегодня человек живет патологически вовне, поклоняясь агрессии любопытства, экспансии, накопительству пространств и форм, поклоняясь силе, демону эго-страстности, то поэт, потакающий всему этому, как бы прекрасны ни были формы его сочинений, – не поэт, а фигура речи в манипуляционных системах. И чем талантливее такой мастер в качестве эстета, тем он опаснее.

       [Ведь убежден же был Достоевский, что если бы каждый описал "всю свою подноготную", то "на свете поднялся бы такой смрад, что нам бы всем надо задохнуться". Вспомнился разговор моего отца с одним из его друзей по поводу только что вышедшего тогда "Одного дня Ивана Денисовича". Друг посетовал на то, что изображена достаточно невинная, чуть ли не благополучная картинка на месте в тысячи раз более чудовищной в действительности картины. Отец же задумчиво сказал: так ведь если всю правду выгрести и показать (хотя это в литературе невозможно), то ведь и жить никому не захочется. Жизнь порой так ужасна, что спасает как раз забвение крайних её ужасов и человеческой подлости. Нельзя же все кошмары, которые нам пришлось пережить, добавлять к кошмарам, которые достанутся нашим детям и внукам. Они задохнутся от этих миазмов.

       Действительно, гнилостная сторона реальности утонувшего в социальных копошениях человека столь необъятна, что задачи искусства как раз показать те сознания, те почти реликтовые их формы, которых почти не видно и не заметно из-за гвалта и шума, из-за базара и разбоя. Людям нужны реальные маяки, а не разносчики кровавого поноса и новых "штормов".

       В многообразном мире Достоевского всё так или иначе "вздор" для его героя-протагониста. Всё кроме одного: "Не вздор – это личность, это я сам. Всё для меня и весь мир для меня создан". (По "индуистскому" существу верно, но как извращенно истолковано. Ведь всё существует для чистого внефеноменального "Я", и весь мир создан этим чистым "Я" для отражения в бессчетии зеркал. Вот почему ты есть и Всё и Ничто в одновременности).

       "Отсюда начинается карамазовское самоутверждение", – добавляет свою реплику В.В. Розанов. В этой пучине то пытается взмыть, то барахтается сознание Достоевского, расколотое на множество персонажей внутри этой единой колбы. Как из нее выпрыгнуть?