В человеческой сфере красота почти на сто процентов служит прикрытию люцифериного царства: ледяного сердца и всего, весьма многого и разнообразного, вытекающего из этого феномена. Такова природа красоты в нашем царстве людей.  Она дается именно для того, чтобы человек и человеки неуклонно шли по погибельному пути, поклоняясь тому, за чем неизбежно и с великой насмешкой стоит чистое зло: гогочущая инфернальность, цинизм и нарциссизм. Именно за красоту цепляется благородный (или скажем проще: порядочный) человек, полный склонности к мышлению в терминах идеалов, но лишенный подлинной наблюдательности (либо не имеющий внутреннего мужества, чтобы взглянуть правде в глаза; Рильке писал об "ангельской красоте" – а ведь в женщинах мы служим именно ей – что если б приблизить её к сердцу, то он, человек, истаял бы, сгорел; он это почувствовал вполне эмпирически); так вот – лишенный подлинной наблюдательности. Именно чара красоты удерживает мужчин возле женщин с ледяным нутром, а женщин возле мужчин двуличных и проективно-жестоких. Именно она побуждает так называемых художников и мастеров искусства служить именно ей, что привело к полной профанации и бессмысленности искусства, на самом деле служившего и служащего славному лициферианскому делу разложения человека. Есть ли исключения? Да. Но их очень немного. Как в сфере искусства, так и в сфере сугубо антропологической. Достоевский и Розанов что-то в этом поняли, жестоко обжегшись, и не только на Сусловой (почти Настасья Филипповна), Розанов заглянул гораздо глубже в существо вопроса, найдя подсказку у древних египтян. И Достоевский, конечно, не считал, что красота спасет мир (эмоциональная минутная гипотеза его героя), а полагал, что красота это то место в сердце человека (обыкновенного, грешного, слабого, непроницательного, ненаблюдательного), где Дьявол с Богом борются. И исход схватки не ясен. В лучших произведениях искусства как раз и присутствует эта борьба, точнее: они дают нам возможность уловить в себе момент этой борьбы. Хотя миллионы чисто коммерческих поделок спекулируют тоже на этом "вечном сюжете". Я говорю о том, что борьба идет внутри красоты, а не между уголовниками и "мирными" обывателями.

       Часть крупных в художественном плане личностей, служивших (инстинктивно) красоте, к концу жизни прозревали (внутренний эрос очищался от похоти в ее разнообразных обличьях), просыпалась ретроспективная наблюдательность, человек начинал видеть то что есть, ловушка красоты представала перед ним очевидной. Однако к кому и зачем обращаться с этим открытием? Да ведь и услышит только прозревший. Но так ведь оно и во всем.

       Но какова была красота онтологического, бытийного статуса? Об этом мы можем судить, лишь наблюдая природу вне ее касаний человека. (Большинство природных экстра-феноменов уже давно стали антропологическими феноменами). Мы живем в испорченном мире, испорчен сам корень нашего мира. Сердце человека оледенело, оно стало насквозь эстетическим, оно страстно привязано ко всему эстетическому. Даже такой весьма не глупый и разнообразно талантливый человек как Андрей Тавров в наших дискуссиях на эту тему, где он публично пытался поддерживать мою точку зрения (выражаемую мной весьма сдержанно и потому вяло, как бы страшась оттолкнуть "приличных эстетов"), в наших приватных беседах спрашивал: но ведь в "божеском мире" красота не может не быть благостной и универсально единой с добром и с истиной? И разве у нас, художников, не сохраняется возможность служить именно этой триединой красоте? "Да, - отвечал я, - но фокус в том, что это теория, а в реальности, в том числе и художественной, человек живет в сплошной подмене, в системе симулякров. И отследить это способен только герой. Для чего ему нужно жить не "художественно" только бдительно, но тотально. Это все равно как замолчать и жить чисто по-чаньски. Скажем, помолчать, сидя лицом к стене пещеры лет девять: стряхнуть с себя чару люцифера, а потом написать стихотворение. Но кто его воспримет? Кто прочтет письмо Господа Бога, присланное в конверте с пустым листом?

       Я не хочу сказать, что красота – единственный крючок, на который велиар нас поймал и тем победил, но это, пожалуй, главный его трюк изо всех трех.