Если полистать стиховые разделы в сегодняшних толстых журналах, то видишь почти полное аннулирование экзистенциальной жизни субъекта (автора или лирического героя). Сплошь виртуальные игры в слова, притом в слова, к которым в большинстве случаев автор не имеет никакого реального отношения: они не прожиты и не прочувствованы, но либо где-то вычитаны либо измышлены, пребывая в хаотически-артистическом состоянии балансирующей неопределенности. Словно бы определенность или душевность были наказуемы. Или тем боле исповедальность. (Видимо, это уже было бы преступление, и человека бы подняли на смех: "все исповеди уже приняты; отдел закрыт на бесконечный переучет"). Рядом со всей этой смешной, натужной претенциозностью (претензией чуть ли не на "аристократическую отстраненность") стихи Бродского – это концентрированная поэзия, непрерывный поток душевной исповедальности. Всё познается в сравнении. Хотя именно он начал этот процесс сдвижения русского генотипа поэзии в англо-саксонскую сторону, где вообще не ведают, что такое задушевность. Игра. В том числе в интеллектуализм и во многое иное прочее.