Любой серьезный разговор о русском (желательно наглый и грубый) немедленно объявляется выражением справедливой защиты европейской гуманности. Любой серьезный разговор (даже намек на оный и даже в вежливых терминах) о евреях немедленно объявляется антисемитизмом. Трусость в этом направлении столь тотальная и столь глубокая, что очевидно речь идет о реальном страхе за само выживание. Это факт невероятно позорный для любого, причастного к сфере "объективных суждений". Позорный для всей эпохи, где "объективные суждения" фактически запрещены. Даже о таком монстре как Зеленский нельзя сказать, что он еврей. Немедленно в тебя полетит град камней.

       Вот и читатель моего дневника поправил меня и назвал Зеленского "обукраинившимся евреем": как, мол, бывают "обрусевшие евреи". Видимо, так хотелось бы считать. Но я, например, никогда не встречал "обрусевшего еврея", хотя контактов и дружб у меня было множество. Да и любой из этих евреев, если бы я так его назвал, был бы глубоко задет, если не оскорблен. Не случайно ни одного из этих десятков в стране давным-давно нет. Факт общеизвестный и доказанный: евреи единственный этнос, не подверженный за тысячи лет ассимиляции даже в малой степени (хотя были рассеяны еврейским Богом за серьезнейшие грехи, если верить Ветхому Завету, и даже не за "изобретение геноцида", а за систематическую и осознанную профанацию сакрального: за фатальное влечение к материальной силе и господству). Еврей, живущий в Германии, не становится немцем даже если женится на немке, ну и т.д. Что значит обрусеть? Говорить по-русски? Экая малость. Целан даже стихи писал по-немецки, однако если бы ему кто-то сказал, что он онемечился, он бы дал тому в морду. Обрусеть означает мыслить и чувствовать по-русски, значит сострадать русскому народу и стране, разделяя с ним его православную веру и даже предрассудки. Даже русский Чаадаев не сумел обрусеть, поскольку успел объевропеиться. Можно привести в пример поэзию. Казалось бы вот она-то хоть исключение: поэт, родившийся в России и пишущий по-русски, не может не обрусеть, т.е. не может не быть русским поэтом. Однако это не так. Ни Багрицкий, ни Мандельштам, ни Бродский не стали русскими поэтами в том глубоком смысле души, о котором только и стóит говорить. И они, кстати, сами это прекрасно понимали и, думаю, ничуть об этом не жалели. Во всяком случае, Бродский мыслил себя американским поэтом с европейскими корнями, отделяя себя резкой линией от Пушкина и Тютчева. И даже Айги считал себя чувашским, а не русским поэтом. Хотя мы знаем примеры обрусевших немцев, татар, армян, казахов, даже коми (Налимов) и корейцев. Разумеется, я не хочу сказать, что неспособность к ассимиляции это непременно плохо. Евреи не выбирали эту свою неспособность и это своё нежелание: это им было дано; в этом их отчасти провиденциальная роль. Я просто напоминаю об этом отнюдь не секретном факте.

       А теперь о существе вопроса. Понятно, что собственно "чисто мыслить" человек не в состоянии, даже Гегель. Всякое мышление исходит из уже готовой установки, явившейся человеку не из мышления. Поэтому любые доказательства чего-либо с помощью логики и здравого смысла – неэффективны и даже бессмысленны. Тем более в эпоху гражданской войны, ранящей ежедневно и ежечасно сознание любого более или менее нормального человека, не садиста и не вурдалака.

       И все же. Только заядлый "нехотяй" откажется признать тот факт, что Украина это русский мир, а не американский, что она безусловная часть русского мира, даже если мы не будем вспоминать великих харьковчан Сковороду и Потебню, мысливших и писавших по-русски и не считавших украинский отдельным от русского языком. И даже если мы не будем вспоминать, что "Киев – мать городов русских" вместе с владимирским собором и Киево-Печерской лаврой и великой традицией калик перехожих, бандуристов. И вот русский мир, часть русского мира, православного, возглавил человек не просто глубоко чуждый русскому миру, но яростно и глубинно его ненавидящий. Человек, громогласно признавшийся и признающийся в любви к миру американскому. И ежедневно эту ненависть и эту любовь доказывающий на кровавых делах. Такого персонажа не выдумаешь. Директор Мосфильма Шахназаров как-то определил сущность Зеленского через его актерство: он в центре игры, получив главную роль, и вот распушает тщеславные перья. Это верно, но этого недостаточно.  Речь ведь идет о сильнейшем синдроме некрофильства. И даже чего-то большего. Люцифер ведь тоже был актером, создавшим спектакль, в котором объявил, что "переиграет" Бога и перетянет человека на свою сторону, убедив того, что мир, искусственно (актёрство) созданный им, Люцифером (с помощью человека), будет ярче и интереснее. Ибо, мол, с его, люциферовой, помощью, человек сбросит "иго Бога" и станет оглушительно, невероятно свободным и сильным. По этой дорожке и пошел Зеленский, потому-то он и не вылазит из вашингтонских кабинетов. Какой же он "обукраинившийся"? Обамериканившийся.

       Какой же он "обукраинившийся", если стал уничтожать православие? Если стал раздаривать национальные сокровища западным музеям и коллекционерам, если с упоённым сладострастием разрушает украинские города и сёла, заполняет её землю  западным смертоносным железом, бактериологическим и химическим оружием. Если выбивает русско-украинское православное население и рассеивает остатки по всему миру. Да в каждом его взгляде и жесте написана мечта о полной аннигиляции русского мира и, следовательно, Украины. Инфернальность демонизма в этом персонаже поразительна. В нем ничего от ума, от раздумий, от мировоззрения наконец, всё – сквозная демония. И в этом его глубинное иррациональное сродство с американским духом расового беснования: выбиться во что бы то ни стало в "сверхчеловеки". Что прямо противоположно решающей сердцевине русского духа.

       "Проницательный читатель" сам проведет все остальные линии и протянет все остальные ниточки. Вспомнит геноцид русского казачества. Да мало ли чего, увы, можно вспомнить небывало страшного и лицемерного из нашего двадцатого и далее двадцать первого веков.

       Хотя чтобы закончить на позитивной ноте, следует заметить, что поскольку эти мои наблюдения-суждения всецело субъективны, они вне всякого сомнения ошибочны. Равно как и весь мой дневник. Дневник не может не быть ошибочным, ибо оглядываясь назад, ты с неизбежностью видишь, как жестоко и постоянно ошибался в своих небесно-голубых ожиданиях счастья от встреч. Безошибочно одно молчание и одновременное с ним не-деяние, то есть деяние, никому извне не видимое и не слышимое.