Какого себя ищет человек? Что он боится пропустить и упустить? Паула Беккер (Модерзон) обвиняла Клару Рильке, что та стелется "под ногами своего короля, теряя себя". Клара скоро освободилась, но нашла ли она "себя"? Семью не создала, дочку отдала родителям, делала посредственные скульптуры, имитируя художественный стиль жизни.

Сама Паула нашла ли себя, сбежав от мужа в Париж, а потом вернувшаяся к нему, чтобы родить девочку и через восемнадцать дней умереть от лёгочной эмболии. (Кто отец ребенка, мы в точности не знаем). Да, она искала некую поэтическую  в себе бесценность. Рильке заронил в нее вибрации той "неопределенности" (так она это называла), которые её и волновали,  и раздражали. Ей хотелось и простоты, и сложности одновременно. Муж Отто, человек выдающийся, давал ей простоту, присутствие Рильке травмировало загадкой сложности.

       И однако её живопись трогает обретаемой поэтической загадочностью.

       Ей "очень хотелось испытать что-то иное". Она гналась за этим и находила. Но вскоре всё начиналось снова. А это иное, возможно, таилось в любом листочке и болотной кулижке.

       Большая тайна: где и как отыскать это "что-то иное". "Что-то иное" – по сравнению с чем?  По сравнению с найденным "чем-то иным", которое через какое-то время становится скучным и пресным?

       Это называется пожиранием мира, мирского гумуса. Пусть саранчи.

       Настоящее "что-то иное", абсолютное "что-то иное" недоступно саранче.

       Оправдывая этот свой "саранчиный зуд", она пишет кому-то, что "искусство как вечный избыток и вечное рождение стремится только к будущему". Но ведь это стремление в nihil. "Вечный избыток и вечное  рождение" – это отнюдь не бегство в будущее, а бытие-в-сейчас, где имплицитно плещется море и будущего, и прошлого. Всё уже собрано для тебя в твоем бескорыстном покое. "Горные долины спят во тьме ночной..."

       То она бросает мужа и едет в Париж, где за ней ухаживает страстный болгарин. То предается нудизму и натуризму. То затевает интимную дружбу с двоюродной сестрой. То пробирается ночью на колокольню деревенской  церкви и звонит всю ночь, доведя батюшку почти до обморока. То устраивает с кем-то "фотосессию", где фотограф снимает её обнаженной...

       Ей кажется, что она прорывается "к себе". Она ищет кого-то в себе, кто её по-настоящему восхитит. И она конечно не саранча, потому что пишет картины. Да еще немыслимо раскованные и по темам, и по цвету. И с этих полотен на неё смотрит что-то и кто-то настоящий (настоящее).

       Да, она соревновалась с Рильке, и он оказался единственным (после Отто Модерзона), почувствовавшим это её настоящее. При жизни ей удалось продать три картины. Первым покупателем был Рильке.

       Я читаю книжицу некой Мари Дарьесек, француженки, про жизнь Паулы, где автор использует любой момент и предлог, чтобы ущипнуть Рильке или съязвить по его поводу. Он даже был, оказывается, не столь уж и талантлив. Куда ему, например, до Кафки. Как именно Кафка создавал свои произведения – Мари совершенно непонятно, в то время как с Рильке всё ясно: он брал задом, как и все мы. Но мне например совсем наоборот: метод гениального Кафки более или менее понятен. Прочитав его письма и дневники, видишь тропы к его прозе. А достоинства Рильке она видит совсем не в том, в чем вижу я. Она полагает, что он мало магичен. Но он-то как раз и двигался в обратном направлении: он выходил из литературы как жанра искусства. Как это делал поздний Гессе. Выходя из искусства, они входили в магию, что за пределами "средств искусства".

       Чтобы показать талантливость Паулы, вовсе не обязательно принижать её окружение: Рильке, Отто Модерзона и других. Разве плохо блистание посреди гениев?

       Искусство истребляет в художнике человечность, внимание к ближнему? Несомненно. Но не всякое искусство. Бывают исключения. У Толстого оно не высасывало все из него соки. И у Розанова оно не истребляло редкостную глубину внимания к ближним. И о целой дюжине русских поэтов 18 - 19 веков можно бы сказать нечто похожее.