<Гиперборею>. Позволю себе "повторение пройденного". Время от времени в нас снова (словно бы из нашей "европейской выучки") проникает фантомная мысль, что надо найти какую-то надёжную систему знания или умную оптику или книгу мудреца ("сакральную букву"), странная вера в технологию, в инструментарий. Словно бы обаяние и таинство пребывали вовне. Однако все секреты и ключики в нас, "здесь-и-сейчас". Вспоминаю Киркегора: "Если из двоих один молится истинному Богу с внутренней неискренностью, а второй молится идолу, но с максимально доступной ему страстью, то в действительности это первый поклоняется идолу, а второй воистину молится Богу". (Кажется, я эту цитату уже вам приводил как-то). Но значит ли это, что молитва красноречива или обильна словами? Ничуть. Более того, молитва молчалива и бессловесна. Почему же нам нравится красноречивость, почему нам нравится, например, пафос "великих поэтов" двадцатого века, вообще пафос искусства века, настроенность на крик? Потому что нам нравится "быть со всеми", быть в большом обществе, а модная тусовка всегда устремлена к предельной красноречивости, в сущности к крику и гвалту, за что бы ни бралась.
Спрашиваю себя: что значит молитва "предельно искренняя"? Предельно внимательно вслушивающаяся в голос своего молчания. Когда-то я провел несколько дней с человеком молитвенного склада, он произнес (вне малейшей натуги) за все время две-три фразы. Всякое действие его было тишайше значимо, хотя эти мои слова звучат применительно к нему очень вульгарно. Это и есть высшая страстность по Киркегору, на мой взгляд. А отнюдь не скрываемое "бешенство темперамента", когда создается "театр одного актера"
И хотя К. много писал, то есть "был болтуном", речь у него всегда идет о практике. "Поэзия – это иллюзия, предшествующая знанию; религиозность – это иллюзия после знания. Поэзия и религиозность упраздняют водевиль мирской житейской мудрости. Всякий, кто не живет либо поэтически, либо религиозно, – глупец". Как просто! Но здесь надо ежедневно задавать себе вопрос: как я живу? Так или этак или водевильно? Да, К. метался между поэтическим стилем и религиозным, но нам-то что до этого? Мы же видим, в каком отчаянии он зависал.
А в завершение этого маленького моего домашнего сочинения одна цитата из Унамуно о сущности любви. Кришнамурти ёмко обрисовал зерно восточной созерцательной любви, которая сопровождает человека каждый час и каждую минуту, не ища кого-то или чего-то, не ища "достойный предмет" (достойную страну, достойный день, достойный пейзаж и т.д.). Унамуно дает рисунок любви христианского типа: «Духовной любовью люди любят друг друга лишь тогда, когда они вместе испытали одну и ту же боль, когда вместе, запряженные в ярмо общей муки, подолгу вспахивали каменистую почву жизни. Лишь тогда они понимают и чувствуют друг друга, и в общем своем счастье испытывают сострадание и любовь друг к другу. Ведь любить это и значит сострадать, и если тела соединяет наслаждение, то души соединяет страдание». Здесь указан источник духа, проводником которого является конечно же душа. Та душа, которую убивает и красноречие, и все потуги артистичности.
Вы можете возразить мне, вспомнив песни Шуберта или песни к Матильде Везендонк. Но отчего же, страдательные любовные стихи писали и Пушкин, и Лермонтов, и Толстой, и Фет... Духовная любовь достаточно описана в романах. Но мы уклонились. Ведь начали мы размышлять о природе молитвенности как стиля жизни. И я подозреваю (в который раз), что малейший перевес артистичности или красноречия разрушает ту хрупкую атмосферу, где признание еще не стало товаром.
|