Каждый раз, когда я хочу высказаться, я упираюсь в парадоксальный тупик: как только ум создаёт ментальную конструкцию через анализ действительности (а как ещё обмениваться мнениями?), на выходе получается концепция, не имеющая отношения к реальности, и не способная передать её суть. Остаются символы, тень реальности. А когда начинаются споры, то мы в основном спорим об этих символах и тенях. Реальности от этого ни жарко, ни холодно, а мы расходимся довольные собой (ещё больше раздув своё ЧСВ) и недовольные оппонентом. Есть, конечно, слова-указатели от Раманы, Нисаргадатты, Муджи, но они никогда ни с кем не спорили, не обменивались мнениями, и не были многословными.

Ну да, они не включались в сферу ума, ибо к ним приходили люди уже с установкой на путь к интуитивному знанию. Мы же общаемся (или делаем вид что общаемся) с людьми ума, и нам хочется и понравиться им, и возможно даже в чем-то и убедить. Вследствие чего мы становимся половинчаты и плутаем туда-сюда.

Извиняюсь за многословие.

Это общий грех цивилизации.

Я неудачно выразился. Вы не многословны. Многословны все мы.)

Вы правы: то, что обладает силой пробуждать внутренний корень в человеке, обращаясь к его трансцендентности, изначально существует вне культуры как таковой. Однако культура — особенно в евро-американской традиции последних веков — всё превращает в символ, декорацию, нечто эстетически привлекательное, но утратившее свою пробуждающую силу. Эта "эстетизация" лишает движение его радикальной сущности, делая его частью культурной инфраструктуры, которая обслуживает человеческие потребности в идентичности, утешении и развлечении. Т.е., культура становится своеобразной ловушкой, где духовные импульсы обезвреживаются, сводятся к "виньетке" — красивой, но поверхностной. Но это явление
можно видеть и в религии, и в философии, и в искусстве. Скажем, йога, которая в своей сути направлена на освобождение, в массе своей стала частью "индустрии здоровья". Или дзен, превращённый в аксессуар интерьера. Культура, как социальная структура, боится трансцендентного. Она хочет контролировать, а не отпускать.

Путь духовного не всегда был "захвачен" культурой, но сейчас особенно доминируют силы тьмы, иллюзии и упадка, и всё, что способно пробуждать, неизбежно подвергается искажению и инструментализации. И любое духовное движение сегодня, которое стремится к свободе и истине, обречено на вырождение в "социально-культурный феномен", более не имеющий ни глубины, ни смысла..

Однако даже в этом видится парадокс: сила пробуждения способна действовать через культурные формы, пусть и ограниченно. Например, эстетическая виньетка может случайно пробудить искру в искателе, который распознает за ней большее. Это напоминает слова Раманы Махарши о том, что истинное пробуждение возможно даже в самом густом мраке, если человек готов. Поэтому, тешу себя мыслью, что гипотетический "Данте" несомненно играет свою важнейшую роль для кармически зрелых душ, живущих посреди всеобщей омрачённости, но готовых к внутренней трансформации. Наверное, единственный подлинным ответом в эпоху Кали-Юги становятся индивидуальная практика осознанности и внутренняя эмиграция, как способ создания условий для этой практики. Пробуждение уже не может быть массовым феноменом; оно — удел отдельных людей, которые вопреки всему находят свой путь сквозь обман, укореняясь в трансцендентном.

Влияние таких учителей, как Адьяшанти, Муджи, Рамана Махарши можно сравнить с камнем, брошенным в воду: волны распространяются, но с каждым кругом теряют силу, пока не растворяются в океане. Однако вода всё же сдвинута. Даже если большая часть "культурного океана" остаётся в инертности, отдельные искатели всё-таки пробуждаются. Эти учителя помогают создать точку опоры для таких искателей в мире, где духовное часто приглушается. Вместе с тем их слова и образы тоже неизбежно попадают в руки культуры, которая может превратить их в бренд, продукт или "виньетку". Но, возможно, это не столь важно. Ведь для тех, кто действительно ищет, встреча с подлинной тишиной и прямой истиной становится как луч света, который никакие слои интерпретаций не могут полностью затмить.

Да.

Когда я вспоминаю слова самого Мандельштама о "тоске по мировой культуре" и её непрерывности, мне приходит мысль, что его тексты — это не только художественная форма, но и попытка удержаться за культурный архетип, за символический язык, когда собственный "центр" разрушен историческими и личными обстоятельствами. Я воспринимаю его произведения скорее как отражение культурного коллапса эпохи, а не внутреннего "безрелигиозного" вакуума.

Эстетика без контекста, без встречи с читателем и его внутренним миром, действительно абсурдна. Но Мандельштам, возможно, создаёт такую форму, которая "ждёт" подходящего момента восприятия — момента, когда читатель и текст встретятся на одном уровне отчаяния или духовного поиска.

Может ли текст быть значимым сам по себе? Или он оживает лишь в экзистенциальной напряжённости, когда читатель способен вложить в него свои смыслы (свой смысл) ?

Едва ли что-то существует "само по себе". Вне атмана нет мира. Эго существует в актах актуализации объектов. Таков обычный путь реального "пробуждения" латентного феномена произведения искусства. И все же хотя существует искусство, нарабатываемое для зрителя и слушателя, и это почти вся его культурная масса, есть и вид искусства, творимого не на "рынок", в каком бы виде мы его ни представляли. Условно можно назвать эти акты - дао-произведениями, это абсолютно бескорыстные импульсы и труды в рамках, если хотите, карма-йоги. Они становятся вещами или явлениями природы.
Важнее ваше первое и второе предложения, с которыми я совершенно согласен. Почти вся игра идет (особенно с серебряного века) вот в эту "тоску по мировой культуре", культура давно стала таким идолом, чем-то внешним. Но ведь культура сама по себе есть игра сменяемых эстетических форм, содержание ее однообразно и давно известно. А тосковать следовало бы по своему атману, по внутреннему сокровищу. Вот в этом вся и загвоздка. А поскольку тоскуют по культуре, то вся лучшая энергия уходит в пустоты внутри-социальных трений и самообманов. Культура это миражное царство красоты и красот, эстетический спектакль майя-образов и майя-ритмов.
     Возьмите непрерывно поминаемый феномен и имя Данте. Кто только ни вводит его в свои сочинения. Но ведь существо его музы и поэмы фундаментально чуждо нашему нынешнему ментальному беспорядку, живущему промискуитетом. Не только чуждо, но чудовищно враждебно. Так чем же любуются? Красивым именем, чудным профилем. Эстетическая модная арабеска. Шляпка и плащ. Право говорить о Данте никто из серебряного века не заслужил кроме раннего Блока. А что уж говорить о наших днях. Но это всего лишь маленький пример.

Всякое духовное движение, направленное на пробуждение внутреннего корня в дживе, культура (поймав и включив это движение в свой контекст и в свою "империю") превращает в эстетическую виньетку. В этом существо евро-американской культуры по крайней мере последних полутора веков.

Маяковский (из "Кофты фата"):

Женщины, любящие моё мясо, и эта -
Девушка, смотрящая на меня как на брата,
Закидайте улыбками меня, поэта, -
Я цветами нашью их мне на кофту фата!

Последняя строка и должна звучать именно так! И не почему-либо, а потому, как вы верно заметили в книжках про Рильке, что стихи бывают музыкально обольстительны. И музыкальный строй фонетической и ритмической уместности и приобретаемой окружением радостной, умильной обезоруживаемости от желания поэта быть любимым не рушится именно в этом завершении стиха.
Я когда-то в юности пытался найти более изящный вариант этой строки путем замены слов на инварианты, но ничего более легкого, воздушно-парящего и непринужденного подобрать не получилось.

И ведь не обязательно иметь стихи "данные". Можно вслед за Валери стремиться чтоб "сочиненные" стихи были не хуже данных - главное, чтобы слушатель стал добрее, экзальтируя в доброту. И тогда у него появится энергия, чтобы самому что-то дарить другому.