Продолжая разговор с Гипербореем о свободе.
Сегодня во многих креслах начальников сидят большевики. Они сменили жаргон и символы, но суть осталась: мировоззрение. Идет это яро и открыто с 1916 года, возможно, с убийства Распутина, символизировавшего неогосударствленное православие, православие пахотного крестьянина, являвшегося почти всегда мистиком и колдуном в хорошем смысле этого очерненного слова. Огосударствленное христианство – конечно, оксюморон. Представить Христа в храме Спасителя (или в Ватиканском соборе) абсолютно невозможно. Его дух я ощущал иногда в крошечных или в маленьких древних храмах Пскова, Великого Новгорода, Нижнего или Ярославля – в том например возле притока Волги, осыпающемся изнутри, где на воскресной службе я застал восемь человек, и батюшка конечно вел себя совсем по-домашнему, не играл роль. В древности приходы были маленькие (оттого церквей было «сорок сороков»), все прихожане знали друг друга, атмосфера была приватная. Нынешняя громадность и пышность, помпезность, глянец, золото – убийственны для духа, ибо дух растительного происхождения; царствует ныне здесь уже государственное учреждение, где запланирована анонимность (как в интернете) и отчужденность.
Христа с его шуточками, байками и парадоксами и с его непочтительностью к тоталитарной системе мысли, с его проповедью безбытности/спонтанности моментально уволили бы. Христианство возникло как народная религия сугубо «внутреннего человека», презревшего внешнего в себе субъекта и перешедшего от внешних знаков и символов к внутренним, которые несомненно изменчивы и ситуативны – применительно к событиям внутреннего бытия одиночки (Одиночки).
В старых русских храмах можно было потолковать о чем угодно сущностном совсем «по-сектантски», без оглядки на «духовного начальника», ибо Христос сказал своей пастве: «каждый из вас сын Божий». Без посредников, но с наставником-другом-братом. Но взяли и умертвили этот дух, погасили живую искру. Это и есть большевизм, возросший в ненависть к самой стране или как минимум в раздражение оной. Живые нити в существе человека перерубать опасно даже для общества.
Где нет понимания бедности и любви к ней, там нет Христа. Бедность надо любить в своей жизни, а не в жизни подчиненных и «народа». Ты см будь беден вещами и материальными мечтами, а не «народ».
|