Помню, что когда я, будучи учителем литературы Мариинской школы рабочей молодежи (в Мариинске сегодня производят водку «Белуга»  и «Ортодокс») − это в Сибири − проходил со взрослыми тетеньками и дяденьками «Тараса Бульбу», ко мне как-то в перемену подошел парнишка, единственный еврей в школе и возможно в городе, самый юный ученик школы, страшный хулиган и прогульщик, и спросил: «Выхолит, Гоголь был антисемит?» Я задумался, мы отошли к окну, и я сказал: «Разве Тарас ненавидит евреев? Он ненавидит их подлое повеление, равно и агрессивное поведение поляков. Что защищает Тарас? Он защищает веру и верность, вот что в нем главное. Вот почему Гоголь его воспевает. Без верности, без жажды чистоты, без чистой души человек рассыпается, становится хуже животного, много-много хуже, − вот что хотел сказать Гоголь. Он не «анти», он – «за». Он гибнет «за»: за други своя, за веру, за верность своему дому, за верность своей душе».

       Вообще же ученики этого восьмого класса были старше меня в среднем лет на десять. Я только что закончил университет. И они слушали меня (из тех, кто не спали прямо на парте после рабочей смены), затаив дыхание, ибо знали, что вызывать к доске я никого не буду: они уговорили меня не делать этого, не совершать этой ошибки.

       Я закончил университет в Свердловске, переименованном в честь еврейского бандита, ярого русофоба, в сейфах кабинета которого после его скоропостижной смерти были найдены горы золота и бриллиантов. Но об этом я своему ученику ничего не говорил, конечно. Тем более, что о бриллиантах, краденых и сорванных с мертвецов, я тогда еще не знал.

       Сам же я никогда не был «анти», мне было достаточно того, что с детских лет я чувствовал, как вся пропаганда работала на «анти» к моим предкам. Пропаганда всех уровней: и грубых, и самых тонких. Но я брал весь этот шум и гам в огромные глухие скобки. Я даже не брал, но что-то во мне брало это само. Я словно бы чуял страшную амбивалентность словесности, и слова, звучавшие вокруг, воспринимал в теневом режиме.