Уважаемый Бальдер, я пытаюсь понять одну из ваших предпосылок - "разделение на исполнителя и слушателя делает музыку менее подлинной", и честно говоря, не могу понять, почему. Разве само по себе исполнение чужой музыки не может быть актом соучастия, а не эготизма? Великие исполнители классики вовсе не противопоставляют себя слушателю – они становятся проводниками идеи, точно так же, как и певцы народных песен. Или моё мнение ошибочно?
Если копнуть глубже, народная музыка тоже структурируется, передаётся через поколения, приобретает "авторов", даже если анонимных. Да и классическая музыка нередко вдохновляется фольклором, превращая его в нечто ещё более глубокое и многоуровневое. Тогда противопоставление авторской музыки (с её формой, авторством, сложностью) народной песне (как якобы более подлинной) начинает казаться немного искусственным, разве нет?

Я, так же как и вы, ищу приближение к "истине бытия" через "пространство тишины". Именно поэтому я внимательно вслушиваюсь в позднего Сильвестрова или даже в позднего Веберна, Мортона Фелдмана – композиторам, работающим на грани звучания и молчания. Музыка может развоплощаться – не только в народных песнях, но и в рамках академической традиции.

И мне видится, что музыка не становится менее подлинной от того, что её исполняет кто-то другой, и не факт, что анонимность и коллективность делают музыку "чище". Сильвестров, тот же Мартынов, поздний Канчели – примеры того, что и в рамках классической традиции можно выйти за пределы привычных форм и приблизиться к "чистому звучанию".

Опять же, говоря о том, как я слышу и чувствую, я не отрицаю вашего опыта, по всей видимости, мне недоступного.

Музыкальная философия Мартынова очень любопытная, и читать его книги очень интересно, но в то же время у него много спорных и откровенно "хайповых" утверждений.

Мне кажется, что термин "психологическая музыка" сводит творчество великих композиторов к чему-то субъективному, личному, замкнутому в пределах эмоций отдельного человека. Но если взглянуть на него без предубеждения, то несмотря на эмоциональность этой музыки (особенно композиторов-романтиков), это не просто "психологизм" в бытовом смысле.

Возьмите, к примеру, Шопена. Вы пишете о "непонятно почему и куда истекающей энергии и тоске". Да, тоска безусловно присутствует, но она является элементом сложной гаммы чувств, называемых на польском "Zal" - слово, которое трудно перевести на другие языки одним словом. Это термин, обозначающий сложное чувство, объединяющее тоску, меланхолию, горечь, страдание, но при этом с оттенком внутреннего огня, страсти и даже бунта. Оно не просто печаль или скорбь, а нечто глубже — состояние души, в котором есть и боль, и сила. Но самое главное то, что у Шопена всегда присутствует структурированная драматургия, а не просто поток "психологических" эмоций. Послушайте, к примеру, его Баллады - в них вы услышите и конфликт, и мощное развитие, и кульминации. Это настоящие эпические повествования. И даже когда Шопен и выражает тоску, он её всегда трансформирует - его музыка никогда не теряет чувство красоты ("нетоварной"!), достоинство, и иногда даже сопротивление.

А Шуман? Он был глубочайшим философом в музыке. Один "Карнавал" чего стоит! Это не просто "музыка эмоций", это музыка глубокой внутренней диалектики.

А Брамс? Если уж кто-то и не вписывается в определение "психологической музыки", так это Брамс. Его музыка — это не только индивидуальные переживания, но и размышление о судьбе человечества. Уже упомянутый мной ранее "Немецкий реквием" далеко выходит за рамки индивидуального "психологического опыта". Это философская медитация о жизни и смерти, созданная не для церкви, а для всех людей.

Если я правильно понимаю ваше использование термина "психологическая музыка", вы подразумеваете под этим "внутреннее переживание без выхода во что-то большее", но музыка композиторов, которых я упомянул навскидку (можно поговорить и о других, но не хочу чрезмерно злоупотреблять вашим временем и вниманием), абсолютно не "психологична" в том смысле, что эмоции в ней – не цель, а средство выражения глубочайших смыслов. Смею думать, что в выражении этих смыслов она нисколько не уступает народной песне или хоровому пению. Более того, она делает это по-другому – глубже, многослойнее, универсальнее. Да, народная песня рождается в коллективном переживании и связана с традицией. Но это не значит, что индивидуальное музыкальное выражение менее значимо.

Классическая музыка – это тоже голос человечества, но выраженный не в простых формах коллективного звучания, а через сложную художественную работу с музыкальным материалом. Народная песня передаёт смыслы просто и прямолинейно, а классическая музыка – многослойно и глубоко. Например: народная песня может передавать горе через интонацию и текст. Шопен или Брамс передают его через модуляции, гармонические переходы, полиритмию, создавая более сложное ощущение трагедии, судьбы или надежды. Это как разница между устным народным сказанием и философским эссе – оба формата важны, но один передаёт смысл в символах и простоте, а другой – через размышление и глубину. и, кстати, народная песня, несмотря на свою коллективную природу, тоже часто строится на глубоком личном переживании. Человек поёт её от себя, даже если вместе с другими.

В общем, мне кажется, что нет оснований считать, что классическая музыка хуже выражает смысл, чем народная. Они просто делают это разными способами. Одна – через простоту и традицию, другая – через сложность и индивидуальное осмысление. И дихотомия здесь абсолютно ложная (двайта!): и то, и другое – подлинное искусство, передающее человеческую суть через звук.

Уважаемый Гиперборей, уверяю вас, что я прошел все стадии восхищения и постижения классической музыки. Еще студентом я был музыкальным рецензентом концертов Свердловской филармонии (в газете "Вечерний Свердловск"), позволяя себе иногда далеко не комплиментарные высказывания по поводу игры и интерпретаций, настолько слух мой был точен и изощрен. И в областной газете работая в другом городе, я тоже "вмешивался в работу музыкальных режиссеров", так что иной раз они приходили ко мне посоветоваться по поводу новой постановки.
Я летал в Москву на новых пианистов, делая суждения абсолютно самостоятельно, и, скажем, в Ригу на постановки Вагнера и т.д, и т.п.
Но с некоторых (уже давних) пор стал меняться вектор моих слушаний и созерцаний. Именно потому стал меняться, я думаю, что я дошел до предела остроты восприятий классической музыки. Мой слух и моё зрение стали искать новый простор. Так что я вовсе не опровергаю чье-то возможное восприятие, а просто фиксирую как бы ментальные итоги своего личного опыта. Если опять же огрублять, то я бы сказал, что меня стала коробить эстетическая шелуха, которой переполнено сочинительство авторское. В этом смысле та древняя песня, о которой я написал, на порядок ближе к сущности и к истине Бытия, чем вся авторская музыка, которая заражена эготизмом и раздвоенностью на исполнителя и слушателя. Об этом замечательно написано в огромной книге Вл.Мартынова "Книга Перемен".

Согласен, что коллективное пение – мощный опыт, но ведь это лишь одна из граней музыкального переживания, разве не так? Академическая музыка, будь то Бетховен или Шопен, не противопоставлена живому опыту, а раскрывает его на другом уровне – уровне глубокой индивидуальной рефлексии. Музыка же бывает разной: вдохновляющей, тревожащей, катарсической, очищающей, вызывающей прозрение. Та же бетховенская "Ода к радости" – это не убаюкивание, а прорыв к свободе духа.

Да, в природе звук первичен, но музыка – это всегда культура, даже народная. Народная песня, которой вы восхищаетесь, тоже сложилась в рамках определённой традиции. Если идти этой логикой дальше, то и любой язык "искусственный", ведь когда-то люди общались только жестами и звуками.

Если следовать буддийскому и восточному подходу, музыка – это не просто звук, а форма сознания. Мантическое пение, григорианские хоралы, индийские раги – всё это примеры того, как музыка может вести к глубокому переживанию бытия. Если опять вернуться к Девятой симфонии – то это тоже такое переживание, просто выраженное другими средствами.

Я вижу сам изначальный ваш посыл – не столько как критику Бетховена или классической музыки в целом, сколько как тоску по живому звучанию. Но мне кажется, что ваша ошибка в том, что вы противопоставляет одно другому, вместо того чтобы видеть целостность музыкального опыта.

Да, дорогой Гиперборей, я ошибаюсь, вся мою жизнь - это сплошной поток ошибок. Безошибочен только танец Бога-Кришны.