Седакова (в моей «редакции»): русский поэт Пастернак как русский Гёте. ("Юрий Андреевич Живаго - не "русский Фауст", а фигура гётеанская. В каком-то смысле он проект "русского Гёте...") На мой взгляд, во всем можно найти всё, но экстравагантность остается экстравагантностью, сколько ни обсуждай общие философские дефиниции Гёте и Живаго.  Общая тяга к жизни гармонически комфортной? (Разумеется можно сравнивать взгляды Гёте и Пастернака, но не Гёте и героя пастернаковского романа, тогда уж надо брать господина Майстера у Гёте). Это ближе, но это скорее еврейская, чем русская черта. У русского человека нет тяги к комфорту (к удобствам и даже к пресловутой «безопасности» тоже нет). И почему? По двум причинам. Первая: он знает, чем придется расплачиваться за эту тягу. Вторая: его отторжение от эстетики комфорта иррационально.

       Для меня Пастернак неплохой поэт еврейской интеллигентности (быть может даже интеллигибельности). И в то же время Мандельштам, не скрывавший своего сложного интеллектуального замеса, в том числе иудаистских корней и многочисленных западных влечений, для меня русский поэт. Благодаря доминанте «последней искренности». Да и по судьбе они контрастны.

       Конечно, на меня сильно подействовали и пастернаковский апофеоз в отношении лейтенанта Шмидта, и письмо к Фадееву на смерть Сталина. А Мандельштам мог бы и не плевать в лицо Джугашвили, достаточно того, что в его строчках жил и жив чань. Пастернак же − словесных дел мастер.

       Один избрал нищенство, другой − «гётеанство», хотя ничего общего у Бориса Леонидовича с Гёте не вижу. Этак можно сделать гётеанцем Сокурова.

       И еще одна вещь: почти всеобщее лицемерие в отношении к «Доктору Живаго». В частных беседах все признаются, что роман – ни в дугу и ни в тую, а публично все его превозносят. Открываются рестораны «Доктор Живаго» у стен кремля. Скоро поставят балет и оперу. Вот эта двойная игра в отношениях с Пастернаком меня всегда не просто отталкивала, но являла мне симптом. Что-то очень глянцевое получается, словно нам подают «любимчика Запада». Нам подсовывают восприятие, в которое наедине с собой не верят.

       П - к добавил к тексту романа большую подборку своих стихов. Свидетельство чего этот прием? Вероятно, попытка защитить текст, который сам чувствовал провальным. Стихи должны были сказать об исповедальности романа и далее – «доказать», что главный герой − не пустышка.

       О Седаковой: тем не менее не могу не снять шляпу перед ее смелыми  суждениями и концепциями в разнообразных статьях и публичных выступлениях, хотя её логос в целом мне чужд. Он всецело западный, и кажется, что она живет именно внутри западного проекта. Мне даже кажется в иной момент, что Пастернак не был бы ей интересен, не обнаружи она в нем эпигона гётевских совершенств.