Хочу закончить монолог, начатый в комментариях к «Полумистике» и обращенный к Гиперборею.

Ergo: у робота нет экзистенциального опыта (многогранного и одновременно целостного, где участвуют и душа, и кишки) и он не знает, что такое боль Киркегора иди Симоны, или Сент-Экзюпери, или Кафки, или Блока. И он раб слов, раб загруженной в него информации, в то время как живой человек владеет словами (пусть и немногими), а не рабствует у них. И еще одно: робот не чувствует поэзию, его мышление – антипоэтическое. А сущность человека уходит как раз корнями в поэтический способ мышления и ни в какой другой. Все эти «другие» – извращение сути человека, что мы и наблюдаем в натиске «прогресса», в итоге которого мы – пленники роботной цивилизации.

       Вообще же возьмем хотя бы (наугад) этот современный интернет-стиль идиотских псевдонимов и абсолютного отсутствия личностно-биографического лица у говорящего – разве это не знак роботной цивилизации? Разве это не пародия (да еще какая) на дискурс, на мнение, на точку зрения? Какая точка зрения может быть у спрятавшегося в нору болтуна без роду и племени? Современный человек вообразил, что бултыхание слов что-то значит. Но слово обретает вес, смысл и космическую (т.е. экзистенциальную = этическую) значимость только если его произносит монада с лицом и полной биографической ответственностью. А все эти развязно-пьяные речи, и «сенсационные биографии великих людей», и «научные сообщения», и «великие прозрения», произносимые спрятавшимся в кустах и говорящим измененным голосом?.. Помилуй господи. Я-то ведь стою на тропе или на дороге, лицо моё открыто, известно кто мои родители… Но в роботной цивилизации всё это уже перестает иметь значение. Это полный разрыв с поэзией т.е. цитаделью искренности, чья основа – благоговение перед ВОТ ОНО!

       Возьмите такую деталь современного «западно-просвещенного» стиля: обязательные поцелуи при встречах. Поэтичны ли они? Абсолютно непоэтичны, ибо лживы и потому отвратительны. Они – метафоры: знак дружелюбия. Но изначальное (вверенное богами) обитание и мышление человека шло из абсолюта прямого вúдения, оно не было метафоричным. Поэзия – это когда я обнимаю человека, п.ч. не могу не обнять, он для меня уникален, таково во мне чувство. Целую, п.ч. не могу не поцеловать. И т.д. Поэзия хранила искренность чувства и мысли, их прямоту, не спрятанность в мышиные козни хитроумия. Она хранила дао-центричность, верность богам, которые одни только и знали (и знают) ответы на «вечные вопросы». Человеку не дано знать ответы.

       И так – во всем. Если поэт писал: «Небо надо мной – бездонное голубое озеро», то он не метафору сочинял, а сообщал об истинном положении вещей: небеса и есть бездонное озеро. И только такое вúдение не было отчуждением, не было отдачей истины восприятия юркости ума, хитрости интеллектуальных прыжков, проекций и иных заманок дьявола, воспевшего Тщеславие как высшую добродетель.