Вот вы говорите: красота сама по себе целит. Едва ли. Когда я иногда открываю альбом Чюрлёниса (в Каунасе я бывал раза три), то каждый раз рождается почти детская мысль: такой художник уже оправдывает существование литовской нации (если бы свыше потребовали оправдания). Каждый раз меня трогает некая во мне дремавшая глубина. И дело не в том, что красиво или волшебно-сновиденно. А в том, что это этично, это затрагивает «детские» струны сердца. Это трогает. Это живопись святого.

       О таком уровне писала в своих дневниках Симона, и по сути всё, что ниже этого уровня, ниже уровня «Страстей» Баха, следовало бы сдать в архив и не использовать в реальной жизни.

       А мы роемся в горах красивенького хлама. Мы идем за зовами богатых, а откликаться надо на молчание бедного.

       Вчера слушал запись небольшой речи Вадима Кожинова перед концертом на стихи Анатолия Передреева: мне передали диск поклонники поэзии этого поэта. Кожинов проводил по сути ту же мысль: мало кому известный и написавший немного стихов поэт Передреев один из лучших в России, п. ч. он ставил перед своей душой невероятно высокие, практически недостижимые задачи. И эта его нота, эта его абсолютно приватная «песнь песней» и есть истина тоски.

       Я здесь больше говорю о Кожинове, чем о Передрееве, хотя это действительно очень чистый поэт, ни одной ноты фальши или эстетических протезов («филологической игры»). Передреев фиксирует в своих скромных стихах невозможность понять и ответить себе на сущностные бытийные вопросы, и в этой недоуменной тоске он умолкает, ибо всё остальное – неважно и суетно-мелко. Он понял, что в этой жизни он не узнает, не найдет ключа. И стихи у него прекратились.

       И еще одну важную мысль сказал Кожинов маленькому залу (студия Васина-Макарова): «Количество знающих о настоящем поэте и читающих его не важно. Ибо его слышит ноосфера и не оставит без внимания…»