У Рильке есть прекрасное наблюдение, что настоящая (великая) музыка обращена не к людям, а к Богу. Она приходит свыше и, отраженная стенами храма, возвращается к творцу-источнику. (Рильке описывал свои личные опыты слушания в храмах и не только в них. Он, будучи порой потрясенным этой музыкой до основания, тем не менее ощущал громадный зазор своего неслышания, ту паузу, которая не для нас). У человека нет силы для её адекватного восприятия, и он опошляет эти звуки в своем слухе, приспосабливает под себя. Это верно. Отчасти это касается и некоторых иных видов искусства, хотя именно в музыке это выражено абсолютно, поскольку музыка не вытекает из словесной матрицы и в лучших образцах совершенно не связана с ней. Слово загрязнено, запутано и извращено, вот почему поэтам всего труднее.      

       Переводя в более общий план, можно сказать, что и в целом великие произведения искусства порой целые эпохи остаются не воспринятыми, хотя физически они и наличествуют. Симфонии могут греметь, собрания сочинений могут издаваться, но и только. Шум и треск психологических трений и психических конвульсий возле вечных стен святилища.