Поэт, живший весной 1921 года в замке Берг на Ирхеле, помогал (по переписке) барону Унгерн-Штернбергу в его переводах их Жана Мореаса. Шла речь о границе между жаждой свободы и ограничениями смысловой точности.  Поэт писал барону: «Но во всех этих вещах решают тонко возбудимые весы под стеклянным колпаком чистой совести. Смотри в оба! Свободу можно советовать только тому, кто знает о бесконечной ответственности. В основах искусства больше нет писаных правил, но только моменты чистейшей законосообразности для в последнем смысле крепостных!» Какой сильный финальный образ крепостного человека. Закабалить себя во имя служения чистейшему Закону. Поставить себя в крепости, то есть задать себе хозяина: твоему духу, твоему уму, твоей прыти: в последнем смысле; в смысле: вот последний твой день, безупречен ли ты хотя бы в нем. Что здесь перетянет: удаль самостного, самовосхищенного мастерства, творящего красивую композицию или та кротость, когда ты видишь взор автора, направленный на тебя? Весы: Waage. Но ведь и вся наша жизнь есть перевод: перетолкование изначального. Первореальность одна, а толкований миллиарды. Чем ты руководствуешься в потоке непрерывных переводческих трудов?