Ответил известному поэту на его поздравление с днем рождения и пожелание новых книг: "дай-то Бог!", т.е. шаблонно-светски. Если бы всерьез, то я бы должен был в ответе просто и откровенно сознаться, что сомневаюсь в том, что сегодня кому-то нужны новые книги. Именно так. Сегодня, когда нас, лишенных отчества, уже лишают имен и фамилий и заменяют номерами, цифровыми и иными, нам принципиально непонятными и даже именно таки непостижимыми кодами (с умыслами, укрытыми от нас), кодами, насильственно в нас внедряемыми, без которых мы теряем все элементарные права и свободы, в том числе право на свою собственную форму неучастия в играх общества и на свою собственную форму смерти (и процесс этот давний и мы ему все потакали и он уже необратим), чирикать на общецивилизационном сленге как-то уже совсем срамно. Казалось бы: не чирикай на сленге цивилизации, оставайся в границах культуры. Однако сегодня всё трактуется с позиций общемирового антикультурного "заговора". Такова воля художественной элиты, принявшей волю мирового левиафана. И любая книга, написанная изнутри культурной особицы, изнутри Единицы (как говаривал скромнейший Киркегор, сущностью которого был "домашне-приватный" стыд перед Богом), будет либо отвергнута "высокообразованной" толпой (считаю нынешнюю привычку "быть на уровне мировых стандартов" серьезным грехом и вполне подростковой ошибкой), либо прочитана супротив её течения в контексте цивилизационном. Я, ergo sum, человек обочинный, принципиальный ретроград, всегда призывал (чаще всего между строк) идти не вперед, а назад, не пятиться, а идти к мудрости предков (всякий родитель сакрален, в этом смысле Федоров был прав), возрождая в себе интуицию Целого вместо самовосхищения искусством информационного обжорства и сладкого пения на промежуточном (между народами) наречьи. Меня неизменно поражала и поражает, что чуть ли не вся художественная и мыслительная элита двадцатого века работала на технизированную цивилизацию, то есть говоря попросту на велиара, затаптывая культуру, которая всегда локально-почвенна и в этом смысле приватна. Боги всегда домашни, иначе они становятся идеологическим колотушками. Или звонкой пудрой для лжепоэзии. Культура – это не просто домашне-ландшафтное состояние человеческого вещества, но застенчиво-целомудренное его состояние; это сама наша, извините, экзистенциальная, никому и ничему не подчиненная потаённость, то есть предельная искренность. Одним словом, культура уничтожена, и в первых рядах "строителей новой культуры", где гумусом и приношениями Гее и не пахло, были интеллектуалы и художники, и сегодня когда говорят о культуре, то имеют в виду, разумеется, глобализационную цивилизацию во всей её жестко тоталитаристской доминанте. Оглянитесь: из нас всё это время (сто с гаком лет) делали рабов: да, лакеев, но разве лакей не раб? Мы стали, клеточно, рабами своей жадной самости. И вот нам просто объявили о факте: вы рабы и смиритесь с данностью.

       Впрочем, это большая тема, которая меня давно одолевает и которая абсолютно никому не нужна хотя бы уже потому, что на информационном уровне об этом феномене уже всё написано десятки и даже сотни раз (правда чаще всего на сугубо интеллектуальном, "машинном" уровне, вне лично-искренней боли) и однако же интеллектуально-художественная элита, информационно зная, как ей кажется, всё, всё же сердцем своим привержена идеалам монстра общемирового "сладкопевчества". Мне вспоминаются всё те же симфонии Бетховена, виртуозно игравшиеся у входа в Освенцим. А поздний Гессе фундаментально пересмотрел свой творческий опыт и путь, вдруг отпрянув от накатанной традиции европейской художественности, когда узнал, что у немецких офицеров, распоряжавшихся экзекуциями и лично расстреливавших русских крестьянок, детей и поджигавших сараи, куда сгоняли сельчан, в ранцах обнаруживали зачитанные книги Гёте, Рильке и ... Гессе. (Вот, кстати, правильный ключ к пониманию того, что он имел в виду, когда назвал свою последнюю книгу "Дзэн").

       И когда я говорю или пишу, что сама художественность, сам тип художественности последнего достаточно большого времени порочна, что у нас всех нет ни малейших оснований на то самообожание и на то самообожествление, которым отличался уже Ницше, предтеча и "буревестник", то на меня смотрят как на предателя или как на умалишенного: мол, разве не абсолютная истина, что поэты (в любом жанре) - высшие из людей, сеятели красоты, следовательно добра: и прочие "наивные" заблуждения-мифологемы наших бабушек. "Но кто же воспитал монструозную политическую и научную элиту двадцатого и двадцать первого веков? – спрашиваю я. – Разве же не художественная элита? На чем они росли?" Смущенно скребут в затылке. И в самом деле. Даже Эйнштейн признавался, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс. Ясно как день, что художественной мировой элите двадцатого века (тем более постмодерну) гордиться абсолютно нечем. Никогда еще бразды воспитания не были в такой степени в руках поэтов, музыкантов, режиссеров, актеров, художников, масс-медиа. Никогда еще не было такого, чтобы домашние боги были разбиты в пыль и прах под музыкальные апофеозы. Никогда еще не было, чтобы поэты столь "наивно" служили цивилизации (примеров бессчетие); прежде поэты всегда служили древним богам, а перемены рассматривали как предательство.

       Конечно, любой поэт может с полным правом сказать мне: окстись, уважаемый, да посмотри, какое пиршество прозы и поэзии сейчас у нас на Руси! Неистощимое и поражающее богатство стилей и манер только в поэзии, сотни блестящих стилистов и тончайших лириков, способных передавать непередаваемое и созидать чарующую музыку на грани самого несентиментального реализма и мистицизма. А сколько филологов и культурологов, изумительно тонко чувствующих не только текст, его явные и скрытые пласты, но и сам субстрат поэзии и способных поистине бисерно-изысканным, одновременно глубоким и легким стилем касаться нюансов, почти неощутимых...

       Да, всё это так, и отрицать этого я не собираюсь. И однако это всё что угодно, но не духовная жизнь, хотя тексты и пытаются порой имитировать веянья ангелов и олахимов. Все же это "пар и туман", как говаривал классик, пиршество эстетики. Но это-то как раз меня и тревожило и вызывало громадного размера вопрос по поводу источника этого "потопа красот". Да, пир поэтический вершится, а корабль при этом неуклонно погружается в черную бездну; его уже почти не видно. Отчего же так? Нет, дорогие мои поэты и музыканты, здесь что-то очень не так, всё это попахивает ароматами бесконечной виртуозности свиты Воланда. Стиль, язык, утонченность, изысканность, тонкость работы, виртуозность почти на грани с волшебством? Всё это началось с двадцатым веком. А вы никогда не задумывались, почему по крайней мере десятка четыре (если не более) современных прозаиков пишут на порядок виртуознее и "тоньше", чем все наши классики девятнадцатого века вместе взятые? Стиль и язык Толстого или Достоевского, да даже Гончарова и Лескова кажутся почти топорной, почти неуклюжей работой рядом с современными профессионалами-чудодеями, когда ты только открываешь рот от изумления сим утонченным цирковым искусством. Но разве же это не наводит нас на некие мысли и подозрения?.. Нет ли за всем этим длящимся более столетия супервниманием к красоте формы некой причины? Я думаю, неправы те, кто говорят, будто бы романы и интеллектуальные рефлексии Толстого и Достоевского хороши несмотря на тяжелый и неуклюжий стиль и на стёртый язык, не позволяющий читателю цокать языком от восхищения. Когда внутри человека идет серьезная, нешуточная, не на показ духовная работа, он не будет переносить центр внимания на эстетику стиля. Здесь есть тайна, не нами положенная. Одухотворенная женщина никак не будет обворожительной, даже если бог даровал ей безупречные черты. Здесь есть тайный претин. И ссылки на Пушкина здесь не пройдут по ряду, ряду причин.

       Однако хватит, умному довольно. Мои поздравители, пожелавшие мне "новых книг", отлично знают, что духовное движение идёт по спирали вверх (то есть "топчется на месте" с точки зрения тех, у кого нет объемного зрения), а отнюдь не прямолинейно вперед. Равно и культура, будучи всегда детищем конкретной (и значит священной) почвы и дома, растет только вглубь, когда же её пытаются "расширить", то она самоубивается, деградируя в канканную массу, растекающуюся по всему асфальту городов, который контролируется из одного-единственного зловещего кабинета. И вот мы сподобились дожить до момента, когда новые книги бессмысленны. Впрочем, как и большинство старых. Детские игры "в культуру" закончились. Вплотную подошло нулевое время, где Некто, зловеще посмеиваясь (вот уж воистину Воландище), спрашивает сквозь дорогой сигарный дым: ну-с, какой ход вы теперь сделаете, творцы сраные, любители сиятельного глобализма, когда я прижал вас к ногтю, когда превратил вас в пронумерованные тела? поможет ли вам бог музыкальной болтовни, которому вы служили?