Как снисходителен, почти нежен был Рильке, определяя корень неудач человека и его вечной хромоты. Касснер, имевший с поэтом долгие задушевные, не для печати, беседы: «Человек был для Рильке чем-то, что остановилось между мухой (или пчелой, или пусть даже птицей со всем её счастьем) и ангелом. Вот почему человек "приблизителен", неточен». Какое отсутствие раздраженности или нападок или отвращения! Не грехопадение, не безмерная вина и соответственно тупик и отчаяние, а остановка, по неизвестной причине. Человек в силу этой остановки в развитии стал колебателен, у него потеряна целеполагающая энергия. Он перестал двигаться по направлению к ангелу в себе. И теперь его швыряет в громадном диапазоне. Человек "приблизителен", он никогда не есть кто-то вполне конкретный или что-то вполне конкретное, четко очерченное. Человек стал аморфен, утратив движение по направлению к своей вершине: то есть к святости. Ибо святость есть пространство кроткого могущества в понимании и в действии. Ангел у Рильке живет "одновременно" в трех временных объемах: прошлое для него так же бытийно-в-сейчас, как и будущее. Тайна Рильке в том, что он ощущал ангельские возможности у человека, однако ничуть их не преувеличивал. Ибо бόльшая часть людей – это мухи или пчелы. Но беда не в этом, а в том, что муха внезапно начинает самоощущать себя взбесившимся быком, а потом кротом или свиньей. Это субстанция, непредсказуемая для самой себя. В этом трагизм и нескончаемая драма. Поэтому Рильке говорил, что люди не столько порочны, сколько испорчены и попорчены трещинами, выбоинами и сколками.