Там, где довлеющая в нас эмоция – эстетическая (неважно, по отношению к чему: к музыке, стиху, пейзажу или человеку), там мы труп смердящий или клонимся к этому, прокручиваясь вокруг собственной эмпирической оси.   В этом смысле искусство последних веков (по нарастающей) уничтожало и уничтожило духовные потенции в человеке, хитрым образом снимая великое напряжение между полюсами материального и сверхрационального, переводя (вампирически-симулятивно) энергию этой древней сакральной вибрации на свой банковский счет, тщеславный и блудливый. Там, где композитор, поэт или сам человек (как произведение-вещь) слышит в свой адрес: "как восхитительно, как прекрасно!", он должен бы впасть в панику и в глубочайшую печаль задумчивости. Ведь его только что забросали тленной кладбищенской землей.

       Истинная эмоция совсем другая. Шелуха эстетики в истинном произведении (человеке) почти не замечаема, ибо глубина нашего внимания застигнута чем-то иным, что выключает нас из внешнего плана жизни, ввергая в нечто столь бытийно серьезное, что в нас просыпаются струны, с которыми мы теперь уже должны остаться наедине. Для работы.

      Настоящего поэта, композитора, настоящий пейзаж (человека) аплодисменты оскорбляют. В этом смысле я вполне понимаю Глена Гульда и вполне на его стороне, когда он выражает свою решительную негацию по отношению к зрительному залу, где собираются ныне люди, отнюдь не вслушивающиеся в то, ради чего играет настоящий поэт.