Мардов в своих книгах о Льве Толстом верно подмечает главную толстовскую черту – волю к абсолютной задушевной искренности. (Корневая русская черта). В юности у него не было друзей именно из-за этого, он отторгал саму укоренившуюся привычку человека лгать самому себе. В этой настройке на свой, не зависимый от всех левиафанов центр – суть его художественного "метода". Но новая художественность мира поставила целью добиваться эффекта, воздействия на..., производства впечатления. Для этого разрабатываются "приёмы": где с большим умом просчитываются законы воздействия материала искусства на психику реального сегодняшнего человека. Как только вступают в силу разговоры о "профессионализме", о "приемах", свет гаснет. Забота о "приемах" перетягивает всю энергию на себя в качестве заботы: как я могу захватить внимание и пленить его. Такова философия творчества культурной толпы. Так полуправда и подтасовки, так флер имитаций, идущие на поводу у энергетики красноречия, поз и разработанных эстетических ловушек, становятся ежедневной пищей мира. Оторванный от генератора искренности человек становится материалом в руках манипуляторов: в том числе и художественных. (Манипулятор далеко не всегда догадывается о манипуляционности своих методик). Дела тут зашли так далеко, что у юношей голова кружится от изысканной круговерти, и они чувствуют себя кружёной овечкой посреди моря новизн и пения разнополых сирен. И оказывается, что имитации "абсолютной искренности" дошли до степеней необъятнейшей искусности, где помочь с этой стороны прилавка может только конкретный (не сбежавший) нос.
|