Почему мне

Дело в том, что отпочковался, а потом стремительно пошел в рост новый типаж – абстрактный человек, к тому же еще и влюбившийся в свою абстрактность. Абстрактная родина, абстрактные родители, абстрактная истина, абстрактный смысл жизни..., абстрактный язык общения, один на всех. Новый хомо любит рассуждать, ибо абстрактен. Свойство конкретного человека – отвращение к рассуждениям. Обычный старинный человек, изображенный, например, на полотнах Гогена, вырастает из конкретных деревьев, цветов и злаков, из конкретных плодов, речек, лугов и пригорков, переходящих в холмы. Его родина имеет калитку, сарай и колодец, очень конкретные. Его отец и мать – сакральная часть космоса, даже если они считаются преступниками и даже если они плохо о нем заботились. Конкретный человек ставит вопрос иначе: а достаточно ли заботился  и забочусь я о них? Верников в своем философическом опусе про своё пребывание в Индии ("Аватары") рассказывает об одной своей (из бесчисленного потока - о чем он горделиво сообщает- : бессчисленность, кстати, тоже всецело исходит из феномена абстрактности) любовнице из Москвы, которая благодаря, якобы, Индии научилась простить свою мать (покойную или нет, не помню), которая, де, родила её в свое время без особого на то желания. Всю свою сознательную жизнь эта сорокалетняя похотливая тетка гневалась на свою мать по этому поводу. Типичный пример абстрактного человечка. Если бы она, частенько приезжающая в Индию и живущая в ашрамах, что-то уловила из духа великой страны, то мгновенно бы поняла, что ситуация с матерью по меньшей мере есть часть её, дочери, личной кармы, и первое её действие было бы просить мать о прощении. И в ашрамы она бы ездила за покаянием, а не за "мудростью". Ибо её пронзила бы даже не мысль, а всеобъятное чувство, что благодаря таинственной провиденциальной силе она с матерью (одно целое) была вброшена в этот волшебный универсум. Она бы поняла, что она абсолютно не абстрактна и запечатала бы ту в себе клеть, где творятся рассуждения. Она бы поняла преступность рассуждающего стиля жизни. Преступность по отношению к себе, себе не принадлежной.

       Дело не в любви к родине или отсутствии этой любви. И уж тем более не в патриотизме. В этой линии слов всё пропахло абстрактностью. Как можно любить абстрактных родителей? Невозможно, конечно. Как можно любить абстрактную истину или даже просто стремиться к ней? Невозможно, ибо истина предельно конкретна. Как и смысл жизни. Конкретные родители твои весьма несовершенны, в них немало недостатков, однако ты остановлен на этом пути конкретно ими. Ты остановлен не случайно. Смысл твоей жизни это подразумевает. Где-то неподалеку странствует и твоя истина; твоя, а не чья-то абстрактная. Хотя дело на земле идет к тому, что доминирующий сорт людей будет: гомункулусы: абсолют абстрактности. Но пока нас вгоняют в это ментально. Так что дело вовсе не в том, что, якобы, можно найти то место на земле, где ты обретешь родину. Химера, подобная дон-жуанизму или казановщине. Абстрактный человек не способен найти что-то конкретное. Имеющий родину не поедет искать её. Не имеющий никогда её не найдет, как не найдет её таитянин Гогена, если с какого-то бодуна поедет странствовать, поскольку, мол, почувствовал "безграничную тоску". Имеющему будет дано, а у не имеющего отнимется.

       Сфера верности родине – сфера парадоксальная, как и сам феномен верности. Циничный человек (то есть не тот, кто ситуативно становится циничным или использует цинизм в качестве политической платформы или полемического приема: Диоген, Базаров, Ницше etc., а тот, кто родился циничным, а это фактически подавляющее большинство из новых поколений) не понимает верности, эта идея ему представляется смешной, ибо прагматика жизни её отвергает. Циничный и абстрактный человек – близнецы-братья, равно как и человек технологичный. В сущности, это один тип. Так вот, даже сам Ницше, при  всем своем цинизме, глубоко чувствовал существо судьбы. Конкретика родителей, места рождения и всего, что с этим связано и что из этого проистекает, ни в коем случае не должно быть выброшено в корзину абстракций. Мол, это чушь и случайность эмпирики. Я сам выстрою свою судьбу; я двадцать раз её переиначу. Однако конкретный человек обладает глубинными органами познания, мощнейшим инстинктом истины и интуицией, работающей в масштабах всей гигантской его "кармической" эволюции. У него есть интуиция познания непознаваемого; вúдения невидимого. Ницше говорил, что конкретную судьбу свою надо не просто принять (проявляя мудрость), но и полюбить, особенно тогда, когда она неблагоприятна для тебя в своих внешних проявлениях, когда она мучительна для тела, для эмоций и даже для разума. Он понимал этот феномен как amor fati и считал признаком благородного человека. Здесь же и его отношение к страданию, в том числе душевному: чем бόльшие страдания человек способен переносить, не избегая их, тем выше его статус на незримой космической лестнице благородства. Это естественно, ибо само наличие души мы проверяем по феномену её боли ("болит душа"). Новые поколения людей, уже рождающихся циничными, князь мира, соблазняя, агитирует взойти на ту ступень технологизма, когда боли, страданий и даже дискомфортов не будет.  Обрыв, бездна со всех сторон: человек-машинка.

       Более того, чем болезненнее для тебя твоя ситуация родины во всех ее конкретных явлениях и историях, тем мощнее тебе повезло, и тем благодарнее к Творцу ты должен принимать ареал работы, тебе данный. Простой, необразованный человек инстинктивно доверяет своей скромности и инстинкту самоумаления и потому всегда оказывается мудрее людей, погубленных образованием как весомой частью всех нынешних амбициозностей.

       Скажем, я ищу свою духовную родину, родины почвенной мне мало. Точнее, я не дорос до нее, до ее тайн, до ее простоты, до ее внекультурного изящества, до ее дионисийства и аполлонизма, до ее орфизма. Да, я слаб, культура затмила мне очи, высосала соки собственных моих отмерших интуиций – этих корней в бездонное существо сущностного. И я бегу в заманные пути цивилизационных предполагаемых родин, сотканных из информационно-концептуальных энергополей. Но могу ли я  найти духовную родину, не имея в себе духа, не прорастая из семян духовного пафоса? (Почвенную родину сменить я уж никак не смогу). Я могу менять топос моих рассудочных концептуально-поэтических  гипотез, могу играть путями самообманов, играть в образы самого себя, неизбежно теряя постепенно живое воспоминание о своем зерне, о своем конкретном древе.

       Почему "настоящий путешественник не выходит со своего двора"? Понятно и ясно, что он обрел "на своем дворе" весь мир. Он обрел дом. Тем более трансцендентально важный в эпоху бегства с родины и её предательства. (Цинично-абстрактный человек не воспринимает такие эпитеты). В качестве ненастоящих путешественников мы интересуемся всем чем угодно, только не своим внутренним двором и только не своими настоящими проблемами. Мы трусливо бежим "со своего двора", заискивая перед чужими пирами и мерзостями, ибо... Мы хотим жить чужими радостями и изучать чужие проблемы. Мы живем в проекциях ума, то есть не в настоящем, не в бытийном потоке. Если бы мы жили в бытийном потоке, то прорыв в настоящее почти сводил бы нас с ума бездонной красотой и значительностью каждой детали и каждой пушинки. И преодолеть такую бездонную метафизическую гравитационность мы бы не только не смогли, но нам бы никогда не пришел в голову такой план.

       Почему современный человек мне не интересен? Потому что он глубоко, фатально ошибочен. Потому что он фантастически поверхностен. Потому что он тошнотворно циничен, то есть стерилен от рождения. Техура! Куда мы идем?