Почему мне – 2

Я объясняю это себе слишком внятно, хотя на самом деле всё укутано в сумрак, когда предметы не очерчены ясно, но перетекают друг в друга в духе какого-нибудь Тёрнера или Мане. Это отчасти как предстояние одного человека другому. На самом деле они смущены, ибо каждый смотрит из глубины своей собственной непроглядности, которая и есть родное и страшное, а всякая четкость и бесстыдство говорения приходят из отчаянного броска в чужую придуманную историю, которая подается как единственная и абсолютная. Но она жестка и бесстыдна, и выхолить в речевую плоскость, где всё кромсается и подрезается ножницами, пилами и топорами, крайне неуютно, ибо на тебя идет уже не человек, а орудие убийства. И оно тебе этак парфюмерно улыбается. О Техура, возьми меня в свой сумрак обратно! О земля Чжуан-цзы, куда ты скрылась?

       Тем не менее ты выходишь на поляну и подаешь руку человеку, и вы начинаете танец. Много ли в вас настоящего, вам это неведомо, ибо вас непрерывно пытаются загрузить будущим. Абстрактность будущего вам вкалывают шприцем каждый день. И вот вы стоите: человек перед человеком, охваченные еще первым дремучим смущением, исконной застенчивостью; чувство стыда за возможность испачкать этот божественный порядок ровной музыкой пронзает каждую вашу клетку. Вы еще гибки как юные ветлы и легки как пар на рассвете, и этот страх-и-трепет, переходящий в восторг, вы пьете и пьете. Вы еще настоящий, вас пронзает божественная робость, ибо в вас прячутся тысячи начинаний. Зачем вас учат ковать железо? Зачем вас сажают в инфернальные машины?

       Забавное свойство абстрактного человека: он согласен с Лао-цзы и с Буддой, с Франциском и Саровским, он восхваляет Упанишады, он искренне осуждает порочный путь политиков и олигархов, он говорит при первом же случае, что задыхается в хайтекской матрице, где нет уже ни прядки духа, и все же поутру он идет в магазин и покупает новейшую марку персонального авто, который обожает сильнее, чем педераст своего партнера. Вот почему бессмысленны все разговоры. (А ведь он искренне верит в важность и в абсолютную необходимость жертвоприношения для пробуждения в себе духа, для того толчка, который пробудит спящий маятник). Абстрактный человек – сомнамбула, следи, чтобы он не столкнул тебя с крыши и не задавил дверью или автомашиной. Речи людей – не более, чем бред наркомана. Кто ответит за наговоренные бреды? Как вернуться в исконную застенчивость молчания? Обрести свой двор, откуда не тянет и не влечет ни в какую даль. О ограниченность безграничного! О скука жизни, как ты пленительна!                                                                    

Ужас рождения филологом. Ибо теперь все филологи. Насколько легче участь флейтиста в каком-нибудь приличном симфоническом оркестре, играющем всю жизнь Гайдна и Малера. Мера твоего "не навреди" ясно отмерена, и ты можешь спать почти спокойно, дожидаясь пробуждения.                                            

Из чего идет желание общения? Об этом написаны библиотеки, вот  и Пруст, и Сартр, и Камю, и Бланшо, да и раньше: Платон и Фома, Руссо и Гёте, Лермонтов и Достоевский. И все равно ничего не ясно. Сумрак, абсолютная непроглядность. Прямо-таки жажда. Но разве есть родниковая вода общения посредством слов? Великая иллюзия, Вослед за которой кинематограф и интернет. Человек все более становится иллюзорным, он истаивает в иллюзиях, набрасываясь на каждую новую как крыса на шмот сыра не в капкане. Почему нам не сидится на своем дворе? Почему мы лезем заглядывать в чужие? Потому то мы: а) не аристократы, б) потому что мы не пробудились. Мы всё ищем и ищем вчерашний день. О, если бы это было так.

Знания об истине хранятся в теоретическом файле пиджака, висящего в шкафу. А инстинкты действия живут отдельно, и субъект действия иногда перечитывает тексты файла и улыбается улыбкой пятилетнего идиота. Жизнь это воля, говорил Шопенгауэр. Воля-ко-злу? Или воля-к-истине?  О нет, говорит певец Упанишад, – воля-к-жизни. Философ не может быть не уклончив, ибо жаждет быть поэтом. Философ – это не состоявшийся поэт. Но поэтов нет. Поэт – это чистый миф, который нам дано отлавливать сетями интуиций, покоящихся на бездонном ничто и нигде Господа, живущего на своем конкретном, осязаемом и обоняемом Дворе. О Техура, Техура! О матерь Божья! О противоречие противоречий! О розы чистый парадокс!