Разумеется, филология в высшей степени лакомый  плод, до умопомрачения сладкий, с бескрайностью (конечно кажущейся) горизонтов, с иллюзией мудрости и прикосновения к Истине в каждый момент художественного иди удавшегося интеллектуального акта. Не будь заманка столь пленительной, разве человек утонул бы в этом проекте с головой и с потрохами?

       Человеку за много тысячелетий так и не пришло в голову, что едва ли прикосновение к истине не потребует от него жертвы, то есть какой-нибудь нешуточной работы. Да и с другой стороны, как может "пленительная сладость" вести к Истине? Как-то всё слишком шакер-лукумно. Не сыр ли в мышеловке?

       Соблазн особого рода. У Бунина: "Молчат гробницы, мумии и кости, лишь слову жизнь дана..." Но отчего-то, несмотря на несметное, лавинно возрастающее число "бессмертных" текстов человечество неотвратимо деградирует, уже превратившись в мерзость запустения предельных степеней. Человек превратился в собственную мумию, в голема, в орка и в машину. Впрочем, изъян слова виден уже из стихотворения Бунина, где тоска по бессмертию становится решающим критерием. Слово здесь становится инструментом тщеславия и ложного самоутверждения "вопреки самой природе", которой поэт и философ будто бы "утирают нос".