Но ведь тема родины была закрыта еще в двадцатом веке. "Человек потерял на земле родину, вот и всё". Эта фраза была повторена тысячу раз. Человек как таковой, всё человечество. И в самом деле, когда все формы чистой связи были разрушены, порваны, осмеяны, о сакральном веществе можно было только академически болтать. Лишь немногие из поэтов продолжали искать родину, что и было их главным занятием. От Пушкина и Лермонтова до Блока, Клюева и Рубцова. От Гёльдерлина, Тракля и Рильке у германцев. Они пытались "идти по следу покинувших нас богов", по слову философа, ибо вне этого посредства земля есть пустое пространство удовлетворения падших потребностей выживания плоти.

  Современный поэт уже не занимается этим древним делом. Да, он интенсивно  болтает о богах, обо всех подряд, без разбору, он потрошит все мифы, все внешние субстанции бывших смыслов. Он делает вид, что касается их сущностно, однако в лучшем случае он касается их чувственно, используя для возбуждения своих эстетических рецепторов в еще небывалых касаньях. Не понимая, что всё необычное профанно.

     Современная поэзия (как и всё искусство) исходит из заглота всего мира (мироволк), всего информационного хаоса и мусора. Было ли так прежде? Отнюдь. В творчестве необъятно образованных монад, скажем у Льва Толстого и Тютчева, вы никогда не найдете ни этого хаоса, ни мусора. Их образованность всегда оставалась их личным, скромнейше приватным обстоятельством и не лезла из щелей.

    Но вот фундаментально изменилась сама установка сознания. Современная поэзия (как и вообще вся мировая паутина культуры) пытается заглотить все без исключения варианты совокуплений слов. Неслыханная вакханалия сексуальной разнузданности, впрочем ленивой и рациональной. Совокуплениям подвергаются уже и слоги и фонемы. И при этом надо всем этим агрессивнейшим парением – несмолкаемый гогот и насмешка, притворяющиеся пением ангелов. (Ох, уж эта нынешняя страсть к ангелам!) Проще всего сказать, что поэт уподобился среднестатистическому буржуа и насмотрелся чудовищного количества вещей, стран, местностей, встреч, ситуаций, книг, "мыслей", концепций, измышленностей, поз, мизансцен, фантазий, бредовых сюжетов и т.д. И теперь, едва он нажимает кнопку "вдохновение", как ментальный его организм изрыгает (вполне машинально) весь этот загромождающий его избыток, занимаясь своего рода очищением, изблёвыванием заглоченных слов. И красоту потока этой блевотины поэт предлагает читателю, столь же отравленному словами.

     Некая невероятно болезненная возбужденность – съесть мир и все его смыслы здесь-и-сейчас. (Перед Концом мира?) Равная жажде разобрать мир по кирпичикам немедленно. Равная жажде переспать немедленно с всеми красивыми женщинами вселенной. Жадность с огромных букв. Да, это ужас ницшевского Заратустры, внутриклеточно не ведающего о Дао.

     Современный поэт (художник, искусник, чаровник) пытаясь изобразить из себя религиозную монаду, обожествил своё всезнайство. Это и есть новая форма религиозности: именно жадность, говоря попросту и по существу. А уж как он умеет пустить словесную пыль в глаза читателям и самому себе, так это ж боже мой! Тут он воистину мастер. А кто сегодня не красноречив?

     Энергия сакрализации (инстинкта обожествления кого-то или чего-то) куда-то должна же пойти. И вот обожествляется богатство, деньги. Обожествляется всезнайство. Телесный и ментальный комфорт. Обожествляется эго. Обожествляется агрессивность под разными предлогами. Обожествляется тотальный промискуитет. И т.д. Вариантов дано множество: "человек имеет право выбора". Обожествляется жадность как стихийная дорога самораспада. Вследствие обжорства сегодня кончает с собой огромное число парализованных жадностью ("безсчётие дорог, открывшихся наконец перед абсолютно свободной личностью").

     Родина может существовать лишь на путях самоограничения (как и любовь). Но самоограничение – это стезя аристократа, как бы мы это слово ни трактовали. Человек может знать пять языков и иметь пять дипломов, но из плебейства ему не выйти, ибо ему подавай "весь мир". Он уже вкусил "яблоко Евы". И назад в сад целомудренного незнания ты его и пушками не загонишь. Своим покупным (продавшим первородство) знанием он горд выше всех Гималаев.