Цепочка событий. Книга Дм. Бобышева "Я здесь": в 1956 году он с Рейном, будучи в Москве проездом, позвонили в квартиру Пастернака в Лаврушинском переулке. «Он говорил о своих ранних образах и книгах как о прискорбной ошибке, о которой он теперь сожалеет. То было ложное занятие, наподобие алхимии, которому он был привержен издавна и по-пустому... Но (вскинулся Бобышев) если захватывающая душу искренность "Сестры моей – жизни" – ложна, то что тогда подлинно?..» Пастернак отослал их к своему роману, который он только что закончил, о котором Ахматова спустя несколько лет говорила этим же ребятам как о губительном для Пастернака пути. Снимаю с полки том стихов Пастернака, стихи из романа. Раскрываю на закладке. «Светало. Рассвет, как пылинки золы,/ Последние звезды сметал с небосвода./ И только волхвов из несметного сброда/ Впустила Мария в отверстье скалы...» Представляю, каким оком перечитывал Пастернак свои стихи из "Сестры моей жизни". «Засим имелся сеновал/ И пахнул винной пробкой/ С тех дней, что август миновал / И не пололи грядки./ В траве, на кислице, меж бус/ Брильянты, хмурясь, висли, / По захладелости на вкус/ Напоминая рислинг...» Молодежь искала и ищет содержание в форморитмозвуках, в фонемосемантических фокусах. То просто играет кровь в жилах в поисках дополнительных источников тонких опьянений и дразнящих воображение околоэкстазов. Ведь эрос подобен Янусу. К концу жизни эрос меняет свою окраску, и потустороннее становится ближе, но именно потустороннее и явлено Христом как реально ближайшее, ибо вечное.

       Потом смотрю на саму эту широкую самодельную закладку, оказавшуюся в этой книге. Моей рукой (а чьей же еще?) там впечатана цитата без указания авторства. Читаю её медленно и недоуменно, не постигая, откуда она: «А вот быть возвышенным без тщеславных помыслов, совершенствовать себя без человеколюбия и долга, управлять государством без подвигов и славы, быть праздным, не уходя на реки и моря, жить долго без телесных упражнений, все забыть и всем обладать, быть целомудренным и ничем не ограничивать себя, чтобы все людские достоинства сами собой сошлись в тебе, – таков путь Неба и Земли и его сила, обретающаяся в истинном мудреце».

       Едва ли такое мог написать наш современник. И почему древние были объяты желанием достигать мудрости? Ведь ни о чем ином они и не писали. Я думаю, никому в те эоны не приходило в голову сочинять книги, подобные "Сестре моей жизни". А когда они брались описывать общественные катаклизмы и большие кровавые битвы, то непременно в контексте универсально-космологическом: битву двух родов комментирует в "Махабхарате" сам бог Кришна, а в беседах лесных беглецов архаты-провидцы рассказывают о подлинных тайнах устройства космоса, столь мистически реальных и столь невероятных, что кровь в жилах закипает.